В суматохе Андрей все же нашел Настю.
– Мы же вместе едем?
– Никто ничего не знает.
– Дай на всякий случай номер полевой почты.
Торопливо записал на листке блокнота. Настю уже торопили. Поцеловались на прощанье и побежали к своим вагонам.
Глава 3
Путь на Москву
Планы немецкого командования относительно «блицкрига» (молниеносной войны) предусматривали в течение 8—10 недель захватить Москву и выйти на линию Архангельск – Северная Двина – Волга – Астрахань.
В самоуверенности Адольфу Гитлеру было не отказать. Хотя заглотить такой кусок советской земли и не подавиться было трудно, а точнее, невозможно. Попутно (между делом) фюрер собирался победить Великобританию и захватить северное побережье Африки.
Немецкие войска продвигались быстро. Танковые клинья разрывали слабо организованную оборону, окружали дивизии, армии, сминали фронты. Особенно успешным для вермахта стал июль сорок первого года. Горький месяц для всей нашей страны.
К концу этого месяца немцы продвинулись на сотни километров в глубь Советского Союза, захватили большую часть Белоруссии, Прибалтику, стояли у ворот Киева. Но сами немцы потом скажут: «Это был месяц успехов, которые не стали победой». Именно в июле немецкая армия, от рядовых и до генералов, почувствовала, что в России не так все просто.
Советские войска несли огромные потери, по дорогам двигались колонны военнопленных, было захвачено большое количество военной техники, в небе хозяйничала германская авиация.
Но в июле хорошо налаженный механизм вермахта споткнулся. Два месяца – с 10 июля по 10 сентября – продолжалось ожесточенное Смоленское сражение. К концу августа уже предписывалось взять Москву, однако вместо этого под Ельней была разгромлена и была вынуждена отступить крупная группировка немецких войск.
Это уже был срыв «блицкрига». В Смоленском сражении самая мощная группа армий «Центр» потеряла половину своих танков и двадцать процентов личного состава (в основном передовые, наиболее боеспособные части). Но как бы то ни было, а вермахт продолжал наступать.
В официальных документах начало битвы за Москву отмечено датой 30 сентября сорок первого года. Понесшая большие потери группа армий «Центр» была усилена за счет войск, переброшенных из-под Ленинграда.
Два миллиона немецких солдат и офицеров, 1700 танков, почти полторы тысячи самолетов и масса артиллерии повели упорное наступление на Москву на фронте протяженностью около тысячи километров, пытаясь охватить столицу с нескольких сторон.
Это было одно из самых тяжелых сражений для нашей армии. «Москву не отдадим!» – таков был общий настрой. Но как не хватало нам в ту осень людей, танков, орудий и самолетов! Немцы превосходили нас в этом сражении по большинству показателей в полтора-два раза.
На защиту Москвы перебрасывались дополнительные части. Одной из них была 316 я стрелковая дивизия генерала Панфилова Ивана Васильевича. В нее входили три стрелковых полка (1073 й, 1075 й, 1077 й), артиллерийский 857 й полк, а также несколько отдельных подразделений.
Это была обычная дивизия Красной армии, пока ничем себя не проявившая. Но ей будет суждено войти в историю великой войны и сыграть важную роль в обороне Москвы.
Четвертая рота капитана Гундиловича (1075 й полк) занимала несколько вагонов в середине длинного эшелона, состоявшего в основном из теплушек и нескольких открытых платформ с артиллерией.
Во время нахождения в резерве на Северо-Западном фронте его роте почти не пришлось участвовать в боях. Она, как и большинство подразделений дивизий, находилась в резерве.
Однако боевое крещение получила. В конце сентября возле деревни Невий Мох немцы предприняли разведку боем и вклинились в оборону. Если лейтенанту Краеву из соседнего полка пришлось практически в одиночку отбивать удар, то здесь немецкая группа, что называется, нарвалась.
Четвертая рота и взвод пешей разведки отбили нападение. Немцы отступили, оставив несколько убитых. Значение этого небольшого боя заключалось в том, что произошел он в важном для обороны месте.
В окрестностях озера Ильмень среди лесов и кустарника имелось много болот, которые тормозили продвижение немецкой техники.
На участке четвертой роты немцы настойчиво пытались нащупать переправу через болото. Возможно, в этом месте планировалось наступление. После боя, убедившись, что переправа надежно перекрыта, немецкая разведка на этот участок больше не совалась.
Для многих бойцов эта стычка с немецкой разведкой стала первым боем. Его долго и оживленно обсуждали, рассматривали захваченное трофейное оружие. Молодой командир взвода показал на автомат «МП 40».
– Нам бы побольше автоматов. В лесной местности удобное оружие. С нашей трехлинейкой, да еще со штыком, в чаще не слишком развернешься. Неплохая штука.
Молодой командир взвода Михаил Шишкин и несколько бойцов вопросительно смотрели на своего ротного, которого уважали за рассудительность, опыт и смелость.
Капитан, обычно отвечавший на вопросы прямо, на этот раз замешкался. Автоматов в полку практически не было, за исключением нескольких «ППД 40» в комендантском взводе.
Много чего не хватало в полку. Противотанковых пушек, минометов. Имелся минимум боеприпасов. Но обсуждать недостатки вооружения принято не было. За этим бдительно следили особисты и политработники.
Павел Гундилович ответил в полушутку:
– Хороший стрелок из винтовки немца за триста метров снимет, а из этого автомата дай бог за сто шагов попасть. Хотя в ближнем бою штука неплохая. Наладится производство, будут у нас и свои автоматы.
В этот момент подошел один из политработников штаба полка. Прибыл он, как водится, после боя. Повертел в руках трофейный автомат, снисходительно заметил:
– Ты, капитан, обратил внимание, что у этого «шмайссера» ствол длиной тридцать сантиметров? Им только ворон пугать. Да и патронов не напасешься.
– Это не «шмайссер», а «МП 40» последнего образца, – заметил Павел Гундилович.
– Хоть первого, хоть последнего, – отмахнулся политработник в звании батальонного комиссара. – А ты чего, Клочков, молчишь? Ты ведь политрук роты.
Василий Клочков неохотно отозвался:
– В ближнем бою автоматы эффективно действуют. Неплохо, если и мы хотя бы по несколько штук получим.
– Для ближнего боя пока ничего лучше русского штыка не придумали, – уверенно рассуждал батальонный комиссар. – Ну и гранаты. Так, что ли, товарищи бойцы?
Те из красноармейцев, которые видели, как от автоматного огня в считаные минуты погибли несколько их товарищей, промолчали. Другие кивнули, соглашаясь с батальонным комиссаром.
– Вот так, товарищ Шишкин, – похлопал взводного по плечу политработник. – Ясно? Штыковой бой в училище на какую оценку сдал?
– На «хорошо», – козырнул лейтенант.
– А надо бы на отлично. Ничего, в боях научишься.
Капитан Гундилович и его политрук Василий Клочков терпеть не могли, когда непростую военную науку смешивали с пустыми рассуждениями, отдающими ненужным бодрячеством, которые не прибавляли авторитета командирам.
Половина бойцов их роты была из числа ополченцев, пришедших в армию в качестве добровольцев. Многие были в возрасте тридцати лет и более, повидали жизнь и реально понимали обстановку. Разговаривать с ними как с зелеными новобранцами было просто неразумно.
По штатам начала войны в стрелковом полку полагалось иметь на вооружении тридцать восемь станковых пулеметов «максим» и 80 ручных пулеметов системы Дегтярева. В общей сложности по семь-восемь пулеметов на роту.
Однако в четвертой роте имелся всего лишь один «максим» и четыре «дегтярева». Винтовок хватало, однако осваивали их теоретически.
Учения по метанию боевых гранат проводить не рекомендовалось во избежание несчастных случаев. Предлагалось отрабатывать навыки, кидая деревянные гранаты.