Я пробрался мимо всего этого к бару, чувствуя себя в буквальном смысле королем свалки. Трон — разукрашенная бочка — стоял тут же, как ни странно, никем не занятый. Словно меня ждал. В углу была свалена в кучу темно-серая парусина и какие-то канаты.
— Три пива, пожалуйста, — обратился к бармену на английском и нерешительно присел на краешек «трона». Все вокруг казалось грязным и липким. Я даже подумал, что надо бы глотнуть пивка снаружи и сваливать из этого места.
Вдруг парусина ожила и зашевелилась. В голове мелькнула картинка-воспоминание, как мы с пацанами прыгали за гаражами в Харькове. Рядом тоже какая-то стройка, кирпичи, ржавые гвозди, мусор. И тут — откуда ни возьмись — самый натуральный бомж. Перегородил нам дорогу, руки в стороны расставил и орет. На нем шапка-ушанка набекрень и вонь за тридевять земель. Пацаны все врассыпную, стрекача задали, а я так и остался стоять, в ступоре глядя, как эта гора помоев на меня надвигается. Хорошо, отец тогда увидел из окна и прогнал. Еще месяца два мне снился.
И вот сейчас эта ожившая парусина воплотилась на глазах в мой детский кошмар. Я отшатнулся и едва не рухнул со своего «трона». Не бомж, но весьма подозрительного вида тип в старой кофте с капюшоном, замызганных джинсах и туфлях на манер лихих девяностых.
— Рашн? — пьяным голосом спросил тип.
— Юкрейн, — нехотя ответил я, узнав славянский акцент.
Бармен поставил три бутылки пива. Парусина проворно ухватил одну из них и тут же отхлебнул.
— Будь добр, угощайся, — сыронизировал я, поджав губы, и сделал знак бармену повторить бутылку.
— Благодарю, — вполне вежливо ответил он. Тут я отметил, что от Парусины не несло алкоголем и вообще не исходило никакого неприятного запаха. Преодолев воспоминание из детства, сел обратно на бочку в ожидании пива, краем глаза рассматривая своего непрошеного компаньона. Он, в свою очередь, смотрел на меня открыто.
— Ну и как тебя занесло в руин-паб? — умильная усмешка на его лице раздражала, но его скепсис был понятен. Я и сам задавался сейчас тем же вопросом.
Поколебавшись, стоит ли завязывать беседу, все же ответил:
— Путешествую, посещаю интересные места…
— Бла-бла-бла! — грубо перебил меня Парусина. — Все вы тут путешественники. Небось еще и тревел-блогер?
— Э-э-э, ну, в какой-то мере да.
— И как тебе здесь нравится, путешественник и блогер? Классное место? — он широким жестом обвел помещение рукой, остановив раскрытую ладонь на надписи «Х*Й».
Я уставился на него как на типичного задиру. Происходящее нравилось мне все меньше. Бармен как раз поставил еще одно пиво, я сгреб бутылки и решил двигаться на выход.
— Меня друзья ждут, — буркнул я.
— Да погоди ты, успокойся. Чем тебе не контент для блога? Поболтать с завсегдатаем будапештского руин-паба? А?
— Ну… — протянул я, удивленный, что ему знакомо слово «контент».
— Вот и отлично! — Парусина громко хлопнул по столешнице. — Я сюда каждый день прихожу, но редко с кем разговариваю. Тебе, считай, повезло.
«Да уж, вот это везение», — подумал я, но вслух не высказал.
— «Вот это везение», — наверняка думаешь ты, — тут же вторил моим мыслям проницательный Парусина, отхлебывая еще из бутылки. Пиво заструилось по небритому подбородку и потекло на и без того грязную кофту. — Короче, я сижу в этом пабе каждый день вот уже три года.
— Вернее, лежишь.
— Ха-ха-ха! Иногда и лежу, да. Так вот, каждый день я вижу здесь ваши постные рожи — туристов, которые пришли поглазеть. Вам все мало. Хлеба и зрелищ! Хлеба и зрелищ! — вдруг вскричал на последней фразе Парусина во все горло.
На него обернулись несколько посетителей, один покрутил пальцем у виска. Мой собеседник показал ему средний палец. Я виновато пожал плечами и отодвинулся. Не с ним я.
— Всем вам нужно только хлеба и зрелищ. Летаете по заезженным местам, ходите на одни и те же экскурсии, как гуси, — за гидом с оранжевым флажком. Снимаете все это в свои инстаграмы, жрете и снимаете. В телефонах сейчас есть карты всего. Вы же, блин, даже до сральника без карты не дойдете! Вы обленились, не исследуете мир, не пробуете его на вкус, на запах. Путешественники, блин.
Мои глаза начали сами собой закатываться. Еще один барный философ, который размышляет о бренности бытия и «а вот раньше были времена».