Никто из них сюда не собирается – далеко, долго; это хорошо. Лена, думаю, скоро не выдержит разлуки, да и расставались мы дурно – ну что ж, я не думаю, что имею право требовать верности в сложившейся ситуации. Времена жен декабристов закончились 200 лет назад.
Она сказала, когда я собирался уезжать, а точнее – убегать:
– А я и не знала, что ты такой трус.
В прихожей московской квартиры стоит старинный сундук вместо тумбочки; Лена сидела на нем, положив руки на колени, и вдруг сказала эту жесткую фразу – спокойно, даже чуть удивленно, словно констатируя факт.
Я сорвался, накричал на нее. Жаль.
– Конечно, я трус, когда тебя, словно зайца, затравили! – кричал я. – Это ко мне, а не к тебе, приходили с обыском! Это меня, а не тебя, обсуждают в ток-шоу. Это мне угрожают в интернете. Это меня выгнали с работы. Вчера у подъезда ошивались какие-то качки…
Да, все верно: после моего глупого поста в Фейсбуке прошла неделя, и часов в восемь утра в дверь позвонили; я опаздывал в офис и открыл без спросу. Они были очень вежливые; изъяли компьютер и заполнили протокол, где тщательно записали мои признания – в чем? А ни в чем – я не совершал ничего противоправного.
Я честно рассказал, как случилось: смотрел игру, переживал, на эмоциях накатал запись в блоке (это мой блог, подтверждаю, я его веду; да вы посмотрите, у меня там никакой политики вообще нет, не интересуюсь – я больше о работе, о спорте, о путешествиях). А вы считаете, что наша команда хорошо играла? Это испанцы играли хреново, вообще не похожи на себя; если бы это была старая команда, у наших бы вообще не было шансов: ни техники, ни формы – дворовая игра, вот что я вам скажу. Характер. Да, на характере выехали… Нет, конечно, я рад, что мы пробились в четвертьфинал, но все-таки убого…
Оскорбления? Мат? Позвольте, я же говорю – на эмоциях, и потом – это же лишь запись в фейсбуке. Личный блог.. Нет, конечно, нельзя оскорблять, я понимаю… Я отредактирую. Я сотру, удалю. Не жалко… Что, какие скриншоты? Улика? Жалобы? Нет, я не понимаю, о чем вы… Не могу понять. Статья 282? Но я ни к кому не хотел возбуждать никакой ненависти. К социальной группе «футболисты» и «болельщики»… Да что вы такое говорите! Я, я – я патриот России, я болею за нашу сборную; может, я неправильно оценил ситуацию, погорячился, я готов извиниться, если я задел чьи-то чувства, да я…
А Лена говорит – я трус. Будешь тут трусом. Не дай бог ей на своей шкуре испытать то, что испытал я…
Что мне только не писали в интернете! Я никогда не сталкивался с таким уровнем злобы. «Ты еще живой? Это ненадолго. Ходи с оглядкой, мразь».
И эти качки у подъезда… Крепкие, накаченные, коротко стриженные ребята. Они пили пиво, поставив бутылки на скамейку; я никогда не видел у нашего дома этих людей. У нас таких с 90-х годов не водилось. Рядом находится очень приличный бар – нет, они туда не зашли; качки нарочно расположились так, чтобы их было видно – они хотели, чтобы я их заметил… они хотели, чтобы я испугался.
Я испугался. Очень испугался. Мне показалось, что они пристально разглядывают меня – и Лену, ее ноги, ее красивую фигурку; я вдруг представил, как они врываются в подъезд и бьют меня, я отлетаю к стене, оглушенный, а они хватают девушку и…
Я страшно испугался.
– Смотри, не про тебя ли тут говорят? – спросил отец, показывая на экран телевизора.
«Я не прочувствовал его вины. То есть, я не понял, что он прочувствовал свою вину. Нет внутренних переживаний. Это непросто подверженность какой-то стихии – это образ жизни, это мышление, из этого могут выйти серьезные вещи, это может превратиться в экстремизм. Это вопрос правоохранительных органов»…
«Он имеет право писать, что угодно, а мы имеем право отвечать, как угодно…»
«Такие, как эта мразь, и есть причина того, что Россия…»
Бог мой. Отец послушал и пошел за корвалолом, и потом, когда он лежал на диване с серым лицом, а врач скорой уехал, сделав укол, мы с мамой сидели рядом, а папа недоуменно говорил:
– Ты действительно написал то, о чем они говорят? Публично? Ты сошел с ума, сын!
– Я не писал такого, отец! – возражал я. – Я просто мнение о футболе высказал.
– Но просто так люди не станут возмущаться, – тихонько проговорила мама. – Что-то приметили нехорошее в твоей записи… Люди – мудрые. Люди не ошибаются… К ним надо прислушиваться…
– Старик, это называется – общественное мнение, – разглагольствовал старый друг, сдувая с бокала пива толстыми губами пену. – У нас сетуют – мол, общество инертно. Ни фига – вот оно, общество! Ты, конечно, дурак. Решил кузькину мать показать? Ну и момент ты выбрал! Когда наши выиграли, в кои-то веки, когда мы, наконец-то, получили реальный повод для гордости и радости, ты вдруг решил набросить говнеца на вентилятор. А что ты тогда удивляешься, что тебя забрызгало? Сам виноват. Думать надо. Особенно надо думать, когда пишешь в Фейсбуке…