– И все экранизации Джейн Остин.
– Да, хотя это как раз правда – особенно то кино, там еще эта актриса, как же ее зовут?
– Энн Хэтэуэй?
– Нет, другая.
– Гвинет Пэлтроу?
– Нет же, думай, Люси, думай!
– Кира Найтли?
– Господи, Люси, – я начала раздражаться, – да другая же, как же ее…
– Это не я должна тебе подсказывать! – закричала она. – Ты должна сама мне доказать!
– Люси, будет тебе. Я, может, и выгляжу на двадцать девять, но у меня по-прежнему старушечья память. Ты же знаешь, я забываю все на свете. А! Эмма Томпсон!
Вот тут мне показалось, что она наконец поверила. Люси уставилась на меня, широко раскрыв глаза и не говоря ни слова.
– Ее ведь так зовут? – спросила я.
– Да, – прошептала Люси.
Несколько полных секунд она молчала и глядела на меня.
– Какая у меня в детстве была любимая плюшевая игрушка?
– А, ну это просто. Кролик. – Я улыбнулась, припоминая. – Рэй-Рэй, так ты его звала. Рэй-Рэй. Ты с ним не расставалась. Нам приходилось покупать запасных кроликов, на случай, если ты его потеряешь. И когда ты время от времени и в самом деле теряла его, ты всегда понимала, если мы давали тебе замену. Ах, Люси, ты была такая умница.
Она ничего не отвечала, глядя на меня испытующе.
– Хорошо, – сказала Люси, снова уходя в оборону. – А кто такой Флабби?
– Флабби?
– Да, кто такой Флабби?
Я подумала секунду.
– Ага, так ты звала свое одеяло.
– Неправильно! Флабби звали моего розового аллигатора. Одеяло звали Скрабби.
– Да ладно тебе, как, по-твоему, я могу все это помнить? Спроси что-нибудь полегче!
– Хорошо. Вот это может знать только моя бабушка, так что если ты и вправду она, то скажешь.
– Договорились, только что-нибудь не слишком сложное.
– Ну нет, это будет просто. Что у нас было на ужин в прошлый вторник?
– Люси, ну как, черт возьми, я могу вспомнить, что мы ели в прошлый вторник… – И тут я вспомнила: – Мороженое! Мы ели мороженое! Наш секрет! То самое, с кусочками шоколадного печенья. Никто ведь не знает, правда? Мы поклялись друг другу, что никому не скажем!
Люси ахнула и потрясенно застыла. Бедная девочка.
– Послушай, – сказала я, придвигаясь к ней, – прежде чем ты засыплешь меня вопросами, присядь и дай мне объяснить. И не могла бы ты поставить наконец эту вазу? Мы с дедушкой тащили ее на себе всю дорогу из Италии.
– Бабушка? – Люси глядела на меня во все глаза.
– Ну да, это я, но только на время, – ответила я, подходя к ней еще ближе. – То есть я так думаю.
– Но этого быть не может, – мягко сказала Люси, ошеломленно меня разглядывая.
Вообще-то, я не слишком сентиментальна. Даже не помню, когда я последний раз плакала… Хотя нет, помню – на похоронах Говарда. Но если не считать тот случай, можно сказать, я вообще не плачу. С возрастом все типично женские эмоциональные выплески – ну, вы понимаете, о чем я? В общем, они как-то сходят на нет. Не знаю, как так получается, но с годами перестаешь принимать что-либо близко к сердцу. Появляется невозмутимость. Странно, что, снова став молодой, больше всего я боялась смерти.
– Я знаю, – отозвалась я, и на меня нахлынули эмоции. – Я практически уверена, что уже умерла. Может, у меня удар случился и я скончалась посреди ночи. А ты как думаешь?
Она подошла и прикоснулась к моей руке.
– Если бы ты была привидением, моя рука прошла бы насквозь? – задумчиво сказала она.
– А мне откуда знать? – Я взяла бумажный платок и принялась вытирать глаза.
– Но я не понимаю. – Люси почти шептала, вглядываясь в мое лицо. – Так не бывает.
– А я как, по-твоему, себя чувствую? Это неправильно! Что скажет твоя мать, если узнает?
– О нет, маме нельзя говорить, – Люси покачала головой, – ни в коем случае.
– Я знаю – ее инфаркт хватит, в ее-то возрасте! Вообще, если честно, я бы не слишком удивилась, ведь Барбара совсем о себе не заботится.
Люси снова потрясенно уставилась на меня.
– Да ты и правда моя бабушка!
– А я тебе что говорю?! – Я вскинула руки.
Люси все смотрела и смотрела на меня.
– Ты. Просто. Шикарна. – Она улыбнулась.
И мы обнялись. Сначала она поставила вазу – со всей осторожностью, разумеется, и на крепкий стул. Потом мы всё обнимались и обнимались, а под конец просто начали смеяться. Я уже многие годы так не смеялась.
– Но я не могу оставаться в таком виде, – сказала я Люси.
– Почему нет?
– Люси, это же нелепо. Мне семьдесят пять лет. Это все равно что бросить вызов Богу, или там вселенной, или еще чему-нибудь в этом духе.
Люси опустилась на диван.
– Все это очень, очень, очень странно, – сказала она, не сводя с меня взгляда. – Как это случилось?