Она считала, что обязана этим своей матери, Ханне: неистовство, с которым та каждое утро будила ее в школу, вселило во Фриду страх на всю оставшуюся жизнь.
– Фрида? – шепотом звала мать, на цыпочках входя в спальню дочери.
– Фрида? – повторяла она чуть громче.
– Фрида! – пронзительно кричала она. – Ты опоздаешь в школу, никогда не получишь образования и не выйдешь замуж за приличного мужчину!
Уже пятьдесят лет, как матери Фриды нет на свете, но до сих пор каждое утро ее пронзительный высокий голос врезается в уши и пронзает ее в самое сердце. Фрида не была без ума от своей матери, но она никому в этом не признавалась, ни своему покойному мужу Солу, ни, разумеется, своей лучшей подруге Элли. В отличие от Элли Фрида никогда не делилась такими вещами. Элли не сумела бы сохранить секрет, даже если бы постаралась. А Фрида держала все в себе.
И все же она не могла отрицать, что постоянно беспокоилась, и это утро не явилось исключением.
Сегодня по телефону голос у Элли был взволнованный. Она задавала какие-то дикие вопросы. Может, так и начинается болезнь Альцгеймера? Ох, боже упаси. Вот она и отправилась проведать Элли. Они жили в одном здании, а спуститься на лифте на пару этажей, чтобы убедиться, что с ее подругой все хорошо, совсем не трудно. Однако вместо Элли в квартире обнаружилась ее внучка, Люси, и еще какая-то женщина, которую Люси назвала своей двоюродной сестрой. Фрида понимала, что никакой сестры и в природе не существует. Фрида знала Элли всю ее жизнь, все семьдесят пять лет, так что эта молодая женщина никакая не родственница. Фрида даже спросила, не из Чикаго ли та приехала, хотя ей было прекрасно известно, что никто из семьи Элли никогда не жил в Чикаго. Девушка проглотила наживку и ответила утвердительно: да, из Чикаго. Хотя, надо признать, она очень походила на молодую Элли. Но и это могло быть простым совпадением.
Фрида почуяла: что-то тут неладно. Эта женщина, наверное, медсестра или, того хуже, социальный работник, которую пригласили, чтобы помочь семье решить, как быть с Элли. Люси, скорее всего, скрыла это от Фриды из опасения, что та не перенесет новость. Как Фриде жить без Элли? Элли была ее самой горячо любимой подругой, практически сестрой.
Никто не умел делать поспешные выводы быстрее, чем Фрида. Она пошла по привычному пути: начала беспокоиться.
При этом другая часть сознания, более здравомыслящая часть, убеждала ее, что Элли, возможно, и вправду поехала к Барбаре, как и сказала Люси. Это легко выяснить: надо всего только позвонить Барбаре. К тому же она все равно собиралась звонить Барбаре, поблагодарить за прекрасный вечер в честь семидесятипятилетия Элли. Никто и не заподозрит, что она беспокоится о подруге. Прекрасный предлог. Тогда, если Элли окажется там, как и сказала Люси, волноваться не о чем, дело закрыто, едем дальше. Так или иначе, у нее еще достаточно забот на сегодня. Надо вернуть в магазин помятый персик. А потом, наверное, зайти в ту кофейню на Волнат-стрит. Фрида никогда не брала в этой кофейне кофе. Какой человек в здравом уме потратит три доллара на чашку кофе, которую можно приготовить меньше чем за десять центов? Ее манили кучки пакетиков с заменителем сахара, которые так и взывали: бери – не хочу. Запасы Фриды подходили к концу.
Все вокруг, включая ее ближайшую подругу Элли, считали, что Сол, муж Фриды, перед смертью необдуманно вложил деньги и оставил жену практически без гроша за душой. Это, однако, было вовсе не так. На самом деле всеми вложениями занималась Фрида, даже при жизни Сола. И сейчас на ее банковском счету находилось более двух миллионов долларов. Однако Фрида по-прежнему беспокоилась и копила на черный день, который так и не наступил. Фокусу с заменителем сахара она научилась у старшей сестры, Герт, царствие ей небесное, которая еще застала Великую депрессию. За свою жизнь Герт утащила столько пакетиков с этим заменителем, что хватило бы на целый городок диабетиков-сладкоежек.
Фрида взяла телефонную книжку, села на диван и принялась искать номер Барбары. Плохие новости лучше узнавать сидя.
– Аллоу? – ответил высокий и гнусавый голос.
Барбара. Этот голос все, что она говорила, превращал в нытье. Фрида, впрочем, ни с кем не поделилась бы таким наблюдением, особенно с Элли. Она никого не хотела обидеть.
– Привет, Барбара, это Фрида, ну, ты знаешь, подруга твоей мамы.
– Фрида, – в интонации Барбары послышалось легкое раздражение, – я тебя всю жизнь знаю, разумеется, это ты, кто же еще?
– Извини, дорогая, – отозвалась Фрида, беспокоясь, как бы не огорчить Барбару.
Никогда не огорчай Барбару. Не зли ее. Вспышку гнева этой женщины никому не под силу вынести. По взрывоопасности ее нрав не уступает атомной бомбе, упавшей на Хиросиму.