– А здесь, ты думаешь, ничего уже не будет?
– Будет! Просто мы только начали жить, недавно совсем союз рухнул, а они уже пятьсот лет как живут и развиваются. Они просто дольше нас развиваются, нам ещё через многое предстоит пройти, как и они когда-то прошли и научились.
– То есть, ты считаешь, всё дело именно во времени?
– Конечно! Мы с русскими воевали, а они объединялись. А потом мы только объединились – вы из леса вышли, а мы с коня слезли, и ста лет не прошло, как снова развалились. Нам надо объединиться и начать вместе идти к светлому будущему.
– Думаешь, без объединения никак?
– Конечно никак, у нас ни армии, ни экономики, ни образования. Мы страна третьего мира, а Европа первый мир, они нам иногда подкидывают денег, гуманитарную помощь. Это как корм в аквариум подсыпают, мы тут же накидываемся все и дербаним эту подачку, кто что урвёт себе, а для них это ничего не значит.
– Что, прям так? Ощущается, что мы страна третьего мира?
– Конечно! Есть страны четвёртого мира, где люди ещё в набедренных повязках ходят, копьями охотятся на зебр и спят на деревьях. Если мы не объединимся с Россией, то тоже в таких превратимся.
К нам подъехали приятели Макса на велосипедах, поздоровались и принялись забивать.
– Вот он из Лондона прилетел и застрял здесь. – Макс кивком показал на парня. – Как там, скажи? Диса не был в Европе.
– Там хорошо, лучше, чем здесь. Я чуть не плачу, вернуться хочу. В депрессию впал.
Я молчал, мне больше нечего было сказать, да и слушать про Европу больше не хотелось. Мы раскурили косячок, и они укатили, а мы зашли в кофейню, Макс включил музыку и поставил чайник.
– Кофе? – спросил он.
– Пожалуй, да. – ответила Юля. – Не помешает чашечка.
– Со мной история в прошлом году приключилась. – начал Макс. – Позвонили мне из комитета, говорят: – «Нам посоветовали к тебе обратиться, говорят, ты в горы ходишь?» – я напрягся, сижу тут накуриваюсь. В итоге они приехали, мы встретились с ними, такие два огромных мужика, и они мне про Бартини рассказали. Знаешь такого?
– Нет. Кто это?
– Это инженер итальянец, его КГБ завербовал и спрятал в лагере, он с этим, как его, писатель, блин… А! Булгаков, он с ним сидел и с Королёвым, там он ему и передал свои разработки. Вот так вот.
– И за Булгакова написал? – я сострил, но Макс был серьёзен.
– Короче, они мне сказали, что он здесь в горах погиб, и надо найти его могилу.
– А здесь-то он как оказался?
– Его, оказывается, спрятали в Караколе. Он проектировал самолёты и тренировался со спецназом КГБ. Я это в архиве нашёл, так же нашёл скалу, где они тренировались, по фотографиям узнал это место. Она, скала эта, в Каракольском ущелье находится, прям над стоянкой, откуда на озеро Ала-Куль ходим. Залез туда, прорубился через кусты, там всё так заросло, и на скале табличку нашёл, что здесь разбился и похоронен Бартини, прикинь! Оградка там с калиточкой, всё заржавело, завалилось, я кусты эти вырубил, оградку выправил, калиточку починил, покрасил и табличку поднял новую. Хожу теперь туда, ухаживаю за могилой, недавно цветы высадил. Прикинь такой человек здесь жил и умер, а мы ничего не знали.
– А комитетские, что?
– Я отвёл их туда, они отфотали, премию мне дали и уехали. Им просто найти надо было его захоронение, с Москвы ФСБ-шники позвонили и попросили. Все советские самолёты это оказывается его разработки. Он ещё конверт оставил и сказал: – «До двухтысячного года не вскрывайте, ничего не поймёте» – он время опережал и понимал это. Но чекисты вскрыли, конечно же, ничего не поняли, а там разработки были. Он говорил, что родился не в то время, слишком рано, его не понимают.
– Вот история с тобой приключилась, не знал бы тебя – не поверил бы.
Юля налила нам кофе. Мы скурили ещё пышечку, и Макс поехал домой, а нас оставил одних в кофейне. Квартиру мы естественно не сняли, как планировали, но здесь не хуже, причём место тусовое, знакомое и очень уютное, как и все тусовые места.
Я достал полотенце из рюкзака и пошёл в душ. Юлю оставил одну допивать кофе. В душевой лампочка мерцала, как стробоскоп, это раздражало. Я сначала избавился от ашлян-фу, там же рядом с душевой кабиной стоял унитаз. А затем разделся, залез в кабину и долго провозился с дверцами, их почему-то заклинило, и они не хотели закрываться или это я был сильно накурен и не мог их сдвинуть с места, потом они как-то сами собой починились и сдвинулись с места. Вышел из душа я голышом, в одних тапках. Юля ушла в душ. Я прикурил сигарету и увидел картину в синих тонах – на обочине, у дороги по которой проезжали навстречу друг другу два пикапа пятидесятых годов с округлыми формами, сидел худой негр в костюме, шляпе и туфлях с круглыми носами. В руках он держал гитару Fender, а сидел на комбоусилителе, на безымянном пальце левой руки был надет слайдер, что сразу включило характерный блюз в моей голове. Рот музыканта был широко открыт. Эээх, блюз везде, моя жизнь носит блюзовый характер – вечно в пути, дороги, обочины, только вместо гитары ручка и тетрадь.