— Раз Эрика поблизости нет, чтобы подтвердить или опровергнуть, давай это просто опустим, — сказал я. — Пока, — и я подчеркнул слово, чтобы заставить ее еще пристальнее оценить силу своей защиты, отвратив внимание Флори от любого моего промаха — в словах ли, интонациях, — откуда она могла обнаружить брешь, которая по-прежнему существовала в моей памяти.
— Интересовалась ли ты позже личностью человека с ружьем? — спросил я.
— Никогда, — отрезала Флори. — Скорее всего, какой-нибудь наемный головорез. Я не знаю.
— Известно ли тебе хоть что-то о том, сколько времени я пробыл без сознания, прежде чем кто-то нашел меня и отвез в больницу?
Она вновь покачала головой.
Что-то в этой истории меня по-прежнему беспокоило, а я не мог ткнуть пальцем в источник беспокойства.
— Эрик сказал, когда меня привезли в больницу?
— Нет.
— Когда я появился у тебя, почему ты предпочла дойти до Янтаря пешком, а не использовать Козырь Эрика?
— Я не смогла пробиться к нему.
— Ты могла позвать кого-нибудь другого, чтобы он тебя провел, — сказал я. — Флори, по-моему, ты мне лжешь.
На самом деле это был всего лишь тест, чтобы взглянуть на ее реакцию. Почему бы и нет?
— В чем? — спросила она. — Я ни к кому не смогла пробиться. Они все были заняты прочими делами. Ты это хочешь знать?
Она изучала меня.
Я поднял руку и указал на сестру, а за моей спиной, прямо под окном, полыхнула молния. Я ощутил покалывание, слабый удар. Раскат грома тоже был весьма впечатляющ.
— Ты грешишь недоговоренностью, — попробовал я с другого фланга.
Флори закрыла лицо ладонями и расплакалась.
— Я не понимаю, о чем ты, — сказала она. — Я ответила на все вопросы! Чего ты хочешь? Я не знаю, куда ты направлялся, и кто в тебя стрелял, и в котором часу это случилось! Я знаю только те факты, что предоставила тебе, будь они прокляты!
Она или искренна, или так ее не проймешь, решил я. Я трачу время впустую, и на этом пути мне ничего не обломится. К тому же мне лучше переключиться с несчастного случая чуть раньше, чем Флори задумается о его значении для меня. Если там есть нечто важное, упущенное, то я хотел первым отыскать его.
— Идем со мной, — сказал я.
— Куда мы направляемся?
— Нужно, чтобы ты кое-кого опознала. А зачем — расскажу после того, как увидишь.
Флори поднялась и последовала за мной. Я привел ее в зал посмотреть на тело, а затем выдал историю о Кэйне. Она осмотрела труп вполне бесстрастно. Кивнула.
— Да, — сказала она, и: — Даже если б я не знала его, то ради тебя была бы рада сказать, что знаю.
Я уклончиво хмыкнул. Семейная верность всегда как-то трогала меня. Я не мог сказать, поверила ли она в то, что я рассказал о Кэйне. Но если равное нечто равно нечто равному, и они равны друг другу, то какая, к черту, разница… Я ничего не рассказал ей о Брэнде, и кажется, у нее тоже не было о нем какой-либо новой информации. Ее единственным комментарием — когда все, что хотел, я сказал, — было:
— Тебе идет это украшение. А как насчет украшения на голову?
— Слишком рано говорить об этом, — сказал я ей.
— Что бы там ни было, моя поддержка может оказаться ценной…
— Я знаю, — сказал я. — Знаю.
Моя гробница — тихое место. Она одиноко стоит мили на две вниз по скалистому откосу с тыльной стороны гребня Колвира, прикрытая с трех сторон от стихий, окруженная наносной почвой, в которой пустила корни пара низкорослых деревьев, всякие кусты, сорняки и огромные плети горного плюща. Гробница — длинное, низкое строение с двумя скамьями перед ним, — и плющ исхитрился увить ее по всей огромной площади, благородно маскируя большую часть напыщенного заявления, высеченного на фасаде под моим именем. Ясное дело, что все время гробница пустовала.
В тот вечер мы с Ганелоном отправились в ее направлении в сопровождении славного запаса вина, нескольких караваев хлеба и ломтей холодного мяса.
— Ты не шутил! — сказал Ганелон, спешиваясь. Подошел к гробнице и раздвинул плющ, чтобы прочесть при лунном свете слова, что были там представлены.
— Конечно, нет, — сказал я, слезая и развьючивая лошадей. — Она моя по всем статьям.
Привязав лошадей к соседнему кусту, я отцепил мешки с провизией и потащил их к ближайшей скамье. Ганелон присоединился ко мне, как только я откупорил первую бутылку и налил вино в темные, глубокие парные кубки.
— Я пока не понимаю, — сказал он, принимая свой кубок.