- Слушаюсь, граф! - дружно ответили оба и снова неприлично захихикали («Он всегда так делает», - проговорил про себя второй).
Сказано - сделано, и когда в следующий исторический миг нахальный юноша поднял голову, то лицо его был неестественного горчичного оттенка, а запах просто укладывал на землю случайных прохожих, шагающих мимо стога сена и человека в нем. Но лицо, его, тем не менее, светилось улыбкой. Во-первых, Д,Артаньян протрезвел, во-вторых утолил жажду драки и остался живым. В-третьих, и самое главное, в момент экзекуции он внезапно сообразил, как оправдать перед уважаемым г-ном де Тревилем отсутствие сопроводительного письма.
- Скажу, что его отобрал у меня нечестным путем человек со шрамом! - здраво рассудил он. И, опустившись в навоз, уснул праведным сном. Его ждал Париж и королевские почести.
2.
Г-н де Тревиль ни единым образом не дал понять, что сомневается в рассказе юноши. И то, что напали вдвадцатером на одного, и чудища среди них были свиноголовые, и голов тех было на шее не одна, а несколько, и все они хрюкали в унисон. Ну а то, что капитан мушкетеров через каждые полминуты смеялся и мученически кривил бровями, Д,Артаньян принял за придворный этикет, и тоже принялся в ответ кривляться и морщиться. К счастью, в этот самый момент де Тревиль, весь красный как рак и держащийся за живот, как раз тянулся за вторым платком, и поэтому ничего не увидел. К несчастью, это увидела фрейлина, стоящая неподалеку, и приняла за заигрывания. Сама она была похожа на церковный колокол, что по ошибке притащили во двор, вместо лица - медный самовар, руки как ободья телеги, пальцы как клешни, одним словом - красавица неописуемая. Звали ее госпожа Бонасье. Она была жената, но муж ее работал галантерейщиком, а на самом деле был увлекающимся ученым-натуралистом. Ловил бабочек, насекомых, ставил опыты, высунув от усердия язык, записывал результаты на пергамент. Никакого интереса к натуре женской, чувственной, он не испытывал, женился, чтоб было на кого лавку переписать и люди почем зря не судачили. Так что не будет никакой ошибки сказать, что фактически у г-жи Бонасье не было мужа, а были нерастраченные запасы женской нежности. Как писал парижский поэт в те годы - знойная женщина, мечта француза...
- Знаете, а я приму Вас в мушкетеры, молодой человек, - все еще покряхтывая и утираясь платком, сказал де Тревиль. - Вы напоминаете мне меня в молодости: такой же врун и забияка. И, смотрю, за каждой юбкой ухлестываете так же лихо, - добавил он, проследив направление томного взгляда г-жи Бонасье.
Д,Артаньян скорчил несчастное лицо и отвернулся, но взгляд фрейлины, по забавной траектории, достал его и там. «Застрелиться, что ли?..» - подумал он. Но прямой необходимости в этом не было. Ведь на следующий день у него уже и так было назначено три дуэли. С королевскими мушкетерами, в ряды которых его только что приняли. День начался даже веселее, чем обычно. Что сказать - столица!
3.
Для начала, он имел неосторожность толкнуть на бегу Атоса, графа де ля Фера (по крайней мере, сам он считал себя графом). На самом деле, тот просто почему-то плохо стоял на ногах, неспешно переминаясь, покачиваясь, и Д,Артаньяну вдруг очень захотелось посмотреть, как он упадет (а юноша, как мы уже знаем, был очень импульсивен и непосредственен). Но провести до конца физический эксперимент не удалось, граф наотрез отказался падать, а вместо того принялся учить гасконца придворным манерам, хотя и продолжал при этом шататься из стороны в сторону, словно былинка под сильным ветром
- Вы ранены, сударь? - жалостливо уточнил сердобольный гасконец, по-прежнему примеряясь, как бы половчее сделать подножку.
- Я? Ранен? Ничуть. Я просто мертвецки пьян, только и всего. Но сейчас речь не обо мне и моем разбитом сердце. Как Вы ходите? Как Вы вообще ходите?.. Вы не ходить должны, парить. Вот так, голову выше, поклон ниже, держите осанку, это самое главное, теперь шаг вперед...
- Да черт возьми! - взорвался Д,Артаньян. - Лучше просто вызовите меня на дуэль, чем эти гусиные шажки!
- Как Вам будет угодно, сударь, - невозмутимо ответствовал граф. - В двенадцать часов ночи, на кладбище, возле отодвинутой плиты.
- Э-э?..- неуверенно переспросил юноша. - Осиновый кол брать?..
- То есть, конечно, я хотел сказать в двенадцать часов дня возле монастыря Дешо. - уточнил Атос. - После того, как я повесил на дереве свою жену обнаженной, даже без косметики, и написал у нее на спине помадой «Подлая воровка» (а она и была таковой, собиралась украсть мое состояние, но я-то понял, и еще у нее все время болела голова), у меня иногда путаются слова, прошу простить меня.