— Да тоже не по мне, — задумчиво ответила дочь, по счастью не спросив меня, знаю ли я что такое «треш-логистика».
«Это, наверное, такая логистика по трешу. Хотя, что такое „треш“, и зачем о нем надо думать — непонятно. Или думают, вроде, логисты, а логистики прокладывают маршрут?» — пришла в голову странная мысль и мы с Ариной замолчали, попивая вкусный чаек и предаваясь тяжелым мыслям.
— И супервизором быть не хочу, да и супервайзеры мне не по душе… — пробормотал мой ребенок, нахмурив бровки.
— Понятно, — солидно покивал головой я, в душе искренне надеясь, что сделал подобающее выражение лица и по мне сразу видно — этот человек хорошо разбирается как в «супервизорах», так и в «супервайзерах» (того, кто придумал такие неудобопроизносимые названия — прибил бы к офисному стулу собственноручно, хоть я и не сторонник физических расправ).
— Пап, мне конечно перед тобой очень неудобно, но я по делу пришла, — наконец решилась Арина, как будто я по ней и так не видел, что она очень хочет что-то у меня попросить.
— Да ладно, доча, все нормально, — улыбнулся я. — Сколько тебе надо на этот раз?
— Нет, пап, деньги мне сегодня не нужны, — серьезно ответила девочка и взглянула на меня моими же глазами (как из зеркала сам на себя взглянул).
— Говори уже, не томи, — тут же растаял я, подумав: «Я люблю свою дочь».
— Мне можешь помочь только ты, — сказала Арина, и я очень удивился, когда понял — к этой речи она готовилась и даже репетировала ее перед зеркалом — а значит, предстояло что-то очень серьезное с ее точки зрения (обычно она репетирует перед зеркалом только деловые выступления, отношения с единственным отцом в эту категорию до сего момента не входили ни разу).
— Заинтриговала, — сразу погрустнел я, почуяв неладное и, пытаясь оттянуть неизбежное, предложил: — Может еще чайку?
— Пап! — укоризненно нахмурился мой ребенок.
— Все, понял, — тяжело вздохнул я. — Говори уж…
— Не хочу я работать в офисе! — решительно сказала Арина.
— И это я уже понял, — грустно пробормотал я.
— Я хочу быть… — тут дочь сделала паузу (я в страхе затаил дыхание), сверкнула очами и выдала: — Магом!
— Уф, слава богу! — не сдержал я облегченный выдох, так как я очень боялся того, что Арина скажет: «Джисталкером!». Потом до меня дошло, какое слово сказала дочь, и я поперхнулся чаем.
Когда суета на лоджии, сопровождаемая стуком по моей спине (вот у дочери рука тяжелая, я вам доложу!), закончилась и я смог привести себя в относительный порядок, мы снова вернулись к неспешному беззаботному времяпрепровождению, а разговор тем временем пошел на новый виток.
— А ты чего боялся, — ехидно улыбаясь, спросила Арина, налив в заварочный чайник кипятка. — Что я к тебе в ученики джисталкера пришла напрашиваться?
— Ну… — замялся я, не зная как выразить чувства, возникшие у меня при мысли о том, что дочь надо будет вводить в круг моих знакомых в мире Ворк.
— Да ты не переживай, я же не совсем у тебя дурочка, — сверкая глазенками, сказала Арина.
— Ну, дочь, ну что за выражения? — обиженным голосом протянул я, войдя в привычный образ идеального отца.
— Извини, пап, — так же привычно отмахнулась от меня Арина, и продолжила: — Я же знаю, что такое «конфликт ролевого поведения».
Тут я снова поперхнулся чаем, и вынужден был опять прибегнуть к умению четыреста пятнадцатой ракетки мира, да еще и черного пояса чего-то там с окончанием «до», стучать по моей спине (надо сказать — лупит здорово!).
— Ты не знаешь, что означает этот термин? — в процессе приведения моих дыхательных путей в порядок поинтересовалась Арина. — Я тебе сейчас расскажу!
— Кхе-на-кха, — попытался возразить я, но моя дочь вошла в раж и, продолжая лупцевать отца по спине, начала говорить:
— Ну, например, на дискотеке я очень вызывающе танцую (бабах!). А с тобой я примерная дочь, — поглядев на мои выпученные глаза, девочка врезала мне еще раз по спине, и продолжила: — И если бы ты пришел на дискотеку, где я танцую, то у меня бы возник «конфликт ролевого поведения», понятно? (бабах!)
— Понял! — крикнул я, в этот момент обретая возможность говорить. — И хватит бить отца!
— Извини, пап, — покладисто согласилась доча, потупив глазки — ну чистый ангелочек.
— Ты лучше скажи, с чего это вдруг ты решила, что можешь стать магом? — задал я, наконец, действительно интересующий меня вопрос, пытаясь потереть отбитую спину. — Насколько я знаю, на Земле в данный момент не функционирует ни один действующий маг, да и раньше таких случаев, если мне память не изменяет, не было. Не бывает у нас магов, не зафиксировано в надежных источниках ни одного на протяжении всей человеческой истории — ты в курсе?
— Да знаю, но есть же шанс, — девочка посмотрела на меня, нижняя губа у нее задрожала, и на глазах появились слезы. — Я себе никогда не прощу, если все это пройдет мимо. Я чувствую — я могу стать магом!
— Ты только не реви, — предупредил я, но было уже поздно. Как говаривала в таких случаях бабушка: «Разверзлись хляби небесные…»
— Ладно, все что надо — сделаю, не плачь, — уже через минуту бормотал я, прижимая к груди голову любимой дочери, при этом ворот моей рубашки был ужасно мокрый. — Все у тебя получится, и ты станешь первым магом в человеческой истории.
Техничная дочь, не переставая реветь в три ручья, подсунула мне мобильник, и я, не отрывая ребенка от отцовской груди, набрал знакомый номер.
— Привет, негодяй, — буркнул я, когда соединился с абонентом и увидел сочувствующее лицо Сани. Показав взглядом на голову, покоящуюся на моем плече, я грозно нахмурился и спросил: — Твоих рук дело?
— Привет, Тим! Нет, как ты мог такое подумать! — проорал Александр, и я сразу понял, что доля его участия в этом деле достаточно приличная. — Мы же друзья!
— Негодяй ты законченный, все-таки. Ладно, я согласен, фиговое дерево с вами и на всех на вас. Оформляй там все, — грустно ухмыльнулся я, не выдержал и выругался: — Якорный батор…
— Тим, все сделаем в лучшем виде! — радостно заорал Саня. — Ты не сомневайся!
— Уже наделали, деятели. Бывай здоров… — хмыкнул я, и дал отбой.
— Ты самый лучший папочка на свете! — просияла как электрическая лампочка моя девочка и радостно чмокнула меня в щеку. Слезы к этому времени, естественно, уже высохли, и дочь забегала по лоджии, наливая нам в кружки свежезаваренный чай.
— Чем тебя купили-то? — с грустной улыбочкой поинтересовался я.
— Поступлением на первый курс без экзаменов и последующее обучение без оплаты! — радостно призналась Арина.
— Серьезно, за такое предложение единственного отца продавать в рабство имело смысл, — согласился я. — Но ты понимаешь, что это может быть очень нескоро, возможно через много лет?
— Я согласна ждать хоть целую вечность! — воодушевленно пропела дочь.
— А если склонности к магии у тебя не будет, что тогда делать?
— Папа! Не начинай опять! — сердито крикнула девочка, сверкая глазенками.
— Ладно, шучу, — тут же сдал назад я, и пропел свою любимую мантру: — Все у нас получится.
— Я знаю! — согласилась со мной дочь, и продолжила хозяйственные хлопоты.
Через пять минут мы сидели в креслах и молча пили чай. На лице у Арины застыло мечтательное выражение, и я впервые за последний год видел задумавшуюся дочь не насупленной и озабоченной из-за свалившейся на ее голову взрослой жизни, а тихонько-восторженной как в детстве перед Новым Годом, в ожидании Деда Мороза. От этого на душе было легко, и грядущие хлопоты не казались такими уж ужасными.
Потом я посмотрел на Москву, снующую за окном. Что-то (наверно та часть тела, которая сейчас спокойно покоилась в кресле-качалке) подсказывало, что с этого момента таких спокойных минут в моей жизни с каждым новым днем будет все меньше и меньше. От судьбы, как и от пули снайпера, далеко не убежишь — есть только шанс больше устать перед логическим концом такого бегства.
«Спокойная жизнь закончилась», — пришла в голову, как впоследствии я неоднократно успел убедиться, пророческая мысль.