Старик умолк. Положил руку на сердце, будто прислушиваясь, как оно бьется, потом резко опустил, махнул. Груздеву показалось, что при этом старик пренебрежительно посмотрел на него.
— Да-а, — снял фуражку Груздев. Глядя на младшего политрука, сняли пилотки и его солдаты. — Ты вот что, батя, не суди меня уж очень строго. Так получилось. Если бы я был один, может, как тот воин, уже давно где-нибудь лег. А повоевать я успел. Не на этой, на другой войне, на финской. За спины бойцов не прятался. Если бы прятался, сам знаешь, свои шлепнули бы.
— Ведаю, не крыўдуй, — старик неожиданно перешел на белорусский язык.
— Есть среди них, — Груздев кивнул на парней, — и те, кто служил. Правда, только двое. Остальных по дороге встретил. Мальчишками были, даже присягу не успели принять. А сейчас — воины. А тот, о котором говоришь, пожалуй, неплохо обучен был, коли с пушкой.
— Мабыць, так.
— К своим придем, и — в бой! А надо будет — и раньше. Кажется, пока надобности такой не было.
— Дай бог, если так, — старик перешел на русский язык. — Что ж, тогда ты правильно делаешь, командир. Береги их. А к фронту, если не за день-два, все равно дойдете. А пока выдели мне пару-тройку парней. Со мной пойдут. По дороге растолкую им, как вам дальше идти. В деревне еду дадим. Что старуха моя соберет, что люди. Деревенька наша небольшая, она отсюда недалеко, в лесу. Я почему за вами шел. Кто знает, какой сейчас люд по лесам ходит. Мы вас еще издали заметили. К деревне вы шли. Я направился навстречу, чтобы вас отвести от нее, а вы сами свернули в сторону. Дорогу к деревне мы лаўжамі завалили, мол, дальше хода нет. Дальше — глушь.
— Чем, чем? — спросил Груздев.
— Валежником, говорю. Жена моя — белоруска, это ее слово. Я — русский. Кучи хвороста, лаўжы, по-русски — валежник.
— Вот оно что, — сказал Груздев, — видели кучи хвороста. К ним и за ними на дороге есть следы от машины. Надо бы замести, если такая маскировка.
— Ишь ты, заметил. Заметем. Есть еще кому, хотя из мужиков одни старики остались в деревне, а крепимся. Все наши парни и мужчины сразу пошли в район, как только узнали, что война. Прибежала моя внучка из района, она там десятилетку закончила, кричит: «Война!» А коли так, то воевать пойдем все, кто может. А мне куда? Лета мои уже не те. Так что мой фронт теперь там, где я. Это не я придумал, так люди говорят, те, что поднялись против врага не на фронте, а в тылу. У нас так всегда говорили те, кто не мог на фронте с врагом воевать, это я хорошо помню, пожил на свете немало, всякое видел и слышал. Думаю, что еще и я пригожусь. Может быть, вам, а может, другим, если они наши. А может, и враг еще узнает меня. Не первых вас таких встречаю и не последних. И военные идут, и гражданские. И молодые, и старики. Но вот что нас тревожит: вчера детишки с учительницей на машине приехали. Детдомовцы. Мы хотели, чтобы они остались. Накормили, как могли утешили, а учительница говорит: «Дальше пойдем». Правда, внучка моя, Олька, пошла с ними. Как же учительнице одной? Вдвоем смелей. Олька путь к шоссе знает и дороги по лесам — тоже. Деревня там одна есть большая, я родом оттуда. Хотя бы туда им дойти — все-таки ближе к фронту. Надеюсь, найдутся там люди, помогут если не фронт перейти, так едой, согреют, а может, и по домам разберут детишек-то.
— А машина что?
— Машина на ходу, хотя побита пулями. С шофером плохо. Детей он вез. Поле там длинное, дорога между лесом и полем, выйдете отсюда, луг увидите. Самолет налетел, ну и давай стрелять. Шофер детей высыпал из кузова: «В лес!» Побежали они в чащу. А ему куда? В лес дороги нет. Ну и погнал по краю поля. Пока дорогу нашел, пуля и попала в плечо. Насквозь. А затем, пока самолет разворачивался, шофер дорогу в нашу деревню нашел, смог в лес заехать. А здесь я и мой сосед Трофим на дороге, как раз собирались ее завалить валежником. Трофим с шофером в деревню поехал, его перевязать надо было. А детей я пособирал. Всех. Только перепуганные. Шофера женщины перевязали. Детей накормили, успокоили. А дальше что? Самолет над деревней пролетел, правда, даже не стрельнул. Мы, если что, своих в лес отведем, спрячем в болоте, наши привычные. А эти городские, их же комары съедят, они же там исплачутся. Да и не сможем мы их досмотреть, в деревне одни старики и дети. Кто знает, когда война закончится. А все равно хотели оставить у себя малышей, но учительница говорит: «Нет, спасибо. Доведу». Ну и пошли на восток по этой дороге, по которой вы шли. К шоссе направляются, знать, где-то впереди вас. Я чего: по дороге за ними идти будете. Догоните, доведите их, сынок, доведите. Боюсь, сами не дойдут. Если б мог, сам с вами пошел бы. А теперь парней давай. Время бежит.