Подъезжая к старому дому, Канев обдумывал каждый шаг тройной игры, которая намечалась с Ником Ланди, Люсей Николаевой и фондом. Каждый имел часть головоломки и хотел заполучить все для себя, но было очевидно, что придется идти на компромисс. Как говорил один из его британских менторов во время его обучения в Лондоне: «Компромисс — удел самых лучших».
Кроме того, Канев понимал, что работать на экспертном уровне будет возможно до определенной поры, рано или поздно наступит время познакомить и своё руководство с этим делом, и тогда начнется … Будут крики типа: «Меня почему не проинформировали?», «С моими-то контактами и связями можно было сделать гораздо больше!», «Я мог бы дать тебе подготовленных людей!» и т. д.
Но Канев знал, что рискуя, он поступает правильно, ставя на экспертное мнение собранного коллектива, потому что он помнил довольно много случаев, когда его руководители сразу предлагали включить в работу «экспертов» с купленными дипломами, в которых было написано, что они закончили элитные заграничные университеты, а оказывалось, что они были на каком-то заштатном семинаре. Беды, которые некоторые из них натворили, были, разумеется, скрыты, но престиж Службы среди иностранных партнеров сильно пострадал. Канев подумал: «Who cares?»[5].
Он уже давно начал задавать себе вопрос, а стоит ли оставаться еще в кадрах спецслужбы при таком давлении извне и изнутри. Сколько он еще выдержит, особенно наблюдая в последнее время попытки его заместителя Дакова и его хищной секретарши, которую в начале попытались подсунуть ему, но он учтиво отказался от этого предложения, ссылаясь на то, что привык работать со своей нынешней. Надо было внимательно обдумать свою отставку и поискать иные возможности для себя, а также и для профессионалов, на которых он держался, но первым делом надо было закончить эту историю. Ее развитие было весьма интересным как с профессиональной, так и с личной точки зрения.
Войдя в старый дом, он обнаружил своих сотрудников воодушевленными и сидящими вокруг кухонного стола, на котором лежали копии различных документов и несколько вариантов плана встречи в фонде. Они начали обсуждать подходящую тактику и не поняли когда, к ним присоединилась Нотева, которая несколько минут стояла и смотрела на них, улыбаясь. Она радовалась, увидев, как интеллигентные, умные и профессионально подготовленные люди работают легко и полноценной командой. Когда они заметили ее, она сказала, что только что говорила с Анастасией.
— Встреча в фонде была подтверждена на следующий вторник после обеда, в 14.00 ч. по местному времени. — Евгения задумалась и потом сказала: — По рассказу Насти было понятно, что в фонде кажется, не были удивлены желанием встретиться, а скорее наоборот — ожидали этого, так как необычно быстро согласились и назначили встречу на ближайшие дни.
Кроме этого, Анастасия сказала, что с другой стороны на встрече будут д-р Майер и Соня Вебер. Сама Анастасия прибудет в Кельн еще в понедельник вечером, так что сможет встретиться с Петром и Иваном. При встрече во вторник утром за завтраком в гостинице, в которой поселилась, она сможет сделать бронь на троих. Канев посмотрел на календарь в своем телефоне и сказал:
— Завтра издам приказ ведомственному отделу подготовить поездку.
Потом Канев посмотрел на Петра и Ивана, и, после их кивка в знак согласия, попросил Нотеву передать Насте подтверждение встречи.
После того как Анастасия подтвердила встречу, в фонде началась подготовка как к военным действиям. Соня Вебер, под руководством доктора Майера, начала снова просматривать по описи архив Добромирова, которого в любом случае не следовало показывать в том виде, в котором он был. Предполагали, что болгары попытались связаться с адвокатом Добромирова, передавшем архив в фонд много лет тому назад, но он умер еще в конце семидесятых и его контора была закрыта.
В архиве Добромирова были записи, которые представляли собой воспоминания о временах, когда в тридцатых и сороковых годах прошлого века он работал в проекте, как и о периоде, когда он жил в Германии после войны. По сути, именно тогда Добромиров начал писать о минувших днях. В этих записках говорилась о встрече Добромирова с Отто Майером в шестидесятые годы, а также о его встрече с Карлом Диттером. Во время встречи между Добромировым и Диттером стало понятно, что Диттер видел как Добромиров в качестве курьера приходил в университет в тот дождливый вечер весной 1944 г., чтобы получить часть аппаратуры, как этап подготовки для эксперимента в Болгарии. Добромиров передал на хранение ящики с устройством Отто Майеру в Софии до приезда экспертов из Германии. Самому Диттеру следовало приехать попозже, причем из соображений безопасности с ним следовало отправить и вторую часть аппаратуры, а именно — декодирующее устройство. К сожалению, это не случилось по объективным причинам. В хаосе конца войны Диттер сумел сохранить вторую часть устройства на чердаке своего дома, но без документации проекта и первой части аппаратуры — приемного устройства, все лежало мертвым грузом. Это устройство может быть никогда не увидело бы белый свет, если бы по примеру Добромирова, Диттер тоже не сделал бы свои записи о проекте, которые спустя годы оказались в фонде, основаном доктором Гансом Майером — сыном Отто Майера.