С завершением боевых походов для Гвардейского экипажа начались суровые будни, ознаменовавшиеся стремительным ростом фрунтомании. «Осмирядные учения в казармах, батальонные учения в манеже, — вспоминал мичман А.П. Беляев, — караулы по городу, разводы перед государем, а также и учения, им проводимые экипажу на Дворцовой площади, которыми он всегда оставался особенно доволен, благодарил и награждал матросов, — вот в чем вращалась жизнь в начале моей службы»[55]. Матросы и офицеры заступали в караулы через два дня на третий и постоянно участвовали в бесконечных учениях и парадах. Так, например, в январе 1817 г. Гвардейский экипаж провел 8 батальонных строевых учений, был на двух парадах дивизии и одном церковном параде. В декабре 1819 г. проводилось 13 батальонных строевых учений и 4 парада. К этому надо добавить еще ротные учения и 10 караулов. Хотя почти ежегодно от экипажа посылалось в заграничное плавание одно боевое судно, гвардейские моряки все меньше занимались морской подготовкой и все больше превращались в парадных солдат или придворных гребцов, обслуживающих императорские катера. Причем за малейшую оплошность следовало строгое наказание, невзирая на прежние боевые заслуги. Содержание матросов также оставляло желать лучшего. Несмотря на то, что осенью 1820 г. экипаж перешел из Литовского замка в новый казарменный городок на Екатерингофском проспекте[56], ежегодно в экипаже умирали около 20 человек.
При таких условиях службы в Гвардейском экипаже появилась необычная тенденция. Матросы, еще вчера смело сражавшиеся на полях Бородина и Кульма, стали просить о переводе их из привилегированной гвардейской части обратно на флот! Не желая вникать в причины этого явления, Военный суд при флотских в Петербурге командах расценивал такие просьбы как «буйственные поступки» и был беспощаден. Например, матрос Анисим Никифоров за нежелание служить в гвардии получил 500 розг. Матроса Бронникова, также заявившего командиру роты о списании из экипажа на флот, суд в 1822 году и вовсе приговорил «к лишению жизни». Другой матрос Иван Ячменов, совершивший походы 1813–1814 гг., заявил командиру своей 7-й роты, «что службу в Гвардейском экипаже продолжать не может, и просил о выписке его на флот, в противном же случае он намеревался посягнуть на жизнь свою». За это суд решил «приговорить матроса Ивана Ячменова к лишению живота». Командиру экипажа пришлось обращаться с ходатайством, «уважая молодость, не приводить в исполнение приговор, а наказать матроса Ячменова шпицрутенами сквозь 500 человек 2 раза». Трудно сказать, что было для матроса лучше. После столь мучительного наказания человека часто выносили замертво.
Кивер офицера Гвардейского экипажа. 1824–1828 гг. (ЦВММ).
Обер-офицеры Гвардейского экипажа. 1817–1823 гг. Акварель из «Исторического описания одежды и вооружения Российских войск…». Часть XVI. Лист № 2275. (ВИМАИВиВС). С 1824 г. кивера в Гвардейском экипаже стали носить несколько выше, а этишкеты шире.
Поскольку за малейший проступок следовало беспощадное наказание, из Гвардейского экипажа началось дезертирство. В 1817–1825 гг. сбежали 28 человек — в основном опытные старослужащие матросы, участники боевых походов. Например, 25 ноября 1820 г. «единственно от страху» бежал боцман 4-й роты Мартын Антонов, прослуживший 18 лет, в том числе 10 лет унтер-офицером, имевший Знак отличия Военного Ордена Св. Георгия, серебряную медаль в память Отечественной войны, Кульмский крест, прусскую и австрийскую медали. Обнаружив пропажу из цейхгауза доверенных ему вещей, заслуженный воин предпочел дезертировать и служить под именем бродяги в арестантской роте, чем вернуться в свой родной экипаж Другой дезертир матрос Алексей Каржавин, будучи пойман, попытался 8 марта 1820 г. перерезать себе горло ножом. Вообще, самоубийства отчаявшихся матросов все больше входили в повседневную жизнь гвардейских моряков.
Непонимание специфики службы и задач морской пехоты, превращение моряков в обычных солдат, чрезмерное увлечение внешней красотой военных экзерциций в ущерб практической морской подготовке привели в конце правления Александра I к уничтожению российской морской пехоты. Если в морских полках этот процесс шел более-менее спокойно из-за привычки солдат к сухопутной службе, то моряки Гвардейского экипажа с трудом переживали новые порядки. В конце концов, внутренние противоречия привели к тому, что многие молодые офицеры экипажа оказались членами тайных обществ. 14 декабря 1825 г. они отказались присягать Николаю I и вывели батальон Гвардейского экипажа на Сенатскую площадь. В полном порядке, с Георгиевским знаменем и оркестром впереди на площадь вышли 19 офицеров и все 8 рот с артиллерийской командой — около 1100 человек, среди которых более сотни моряков-участников походов 1812–1814 гг.[57] Колонна Гвардейского экипажа встала рядом с каре Лейб-Гвардии Московского и Гренадерского полков. Этот демарш, получивший впоследствии название «восстания декабристов», закончился для Гвардейского экипажа трагически. После залпа картечью в упор колонна и каре расстроились. Моряки бросились по Галерной улице к казармам. 10 матросов были убиты, 16 ранены, 15 пропали без вести, 52 матросов схватили на площади и во дворах и доставили в Петропавловскую крепость. Уже вечером 14 декабря Николаю I представили присяжный лист Гвардейского экипажа. Утром 15 декабря экипаж был выстроен на Адмиралтейской улице и в присутствии нового императора «принес чистосердечное раскаяние в своем заблуждении, и после освящения (Георгиевского) знамени оное было ему возвращено»[58].
Каре Лейб-Гвардии Московского и Гренадерского полков и колонна Гвардейского экипажа на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Акварель художника А.А. Троня. 1983 г. (ЦВММ).
Схваченных на площади матросов отправили рядовыми в пехоту на Кавказ. Кроме того, из участвовавших в восстании гвардейцев составили Лейб-Гвардии Сводный полк, в который зачислили около 70 матросов Гвардейского экипажа. 27 февраля 1826 г. полк выступил из Петербурга на Кавказ, чтобы боевой службой «искупить свою вину». Во время похода моряки сохраняли гвардейскую форму, старшинство, жалованье, да и вообще полк находился в привилегированном положении. Прибытие гвардейцев в Тифлис совпало с началом русско-персидской войны. Лейб-Гвардии Сводный полк участвовал 5 июля 1827 г. в сражении при ручье Джаван-Булах, 7 июля в покорении крепости Аббас-Абад, 19 сентября в занятии крепости Сардар-Абад, 1 октября в штурме Эривани и 22 октября торжественно вступил в Тавриз. Сокрушительные поражения заставили Персию начать переговоры и подписать 10 февраля 1828 г. Туркманчайский мирный договор. В мае 1828 г. в полк с разрешения Николая I поступили ранее сосланные на Кавказ 37 гвардейских матросов из числа схваченных на Сенатской площади. 8 июля 1828 г., сопровождая трофеи и полученное по контрибуции персидское золото, гвардейцы отправились из Тифлиса в Россию. 11 декабря 1828 г. Лейб-Гвардии Сводный полк торжественно вступил в Петербург, где был расформирован, а искупившие вину моряки возвращены в Гвардейский экипаж[59].
Более трагично сложилась судьба декабристов — офицеров Гвардейского экипажа. 12 из них подверглись различным наказаниям: 5 отправили на каторгу, 4 разжаловали в рядовые, 2 посадили в крепость, 1 исключили из гвардии. Под грохот пушек на Сенатской площади и свист кавказских пуль в истории России наступала новая, Николаевская эпоха.
55
57
В восстании не участвовали около 200 гвардейских моряков: 43 человека находились в карауле, около 60 были на лечении в Морском госпитале, до 50 находились в отпусках. Кроме того, командиру Гвардейского экипажа капитану 1 ранга П.Ф. Качалову с оставшимися при нем 6 офицерами удалось задержать часть Ластовой роты, на 80 % состоявшей из ветеранов Отечественной войны, имевших боевые награды.
59
