18 января 1830 г. император принял решение о переформировании гарнизонных и резервных частей на Кавказе в 12 Грузинских линейных батальонов. В соответствии с этим к концу 1830 г. Каспийский морской батальон преобразовали в Грузинский линейный № 8-го батальон. Правда, служба бывших каспийцев, по-прежнему остававшихся в Ленкорани и охранявших Талышинское ханство, от этого почти не изменилась. В марте 1831 г. непримиримый Мир-Хассан-хан по сговору с имамом Кази-муллой снова поднял восстание в Талышах. Но батальон был начеку, и мятежники не посмели нападать на Ленкорань. Присланный из Сальян отряд русской пехоты разгромил 23 апреля толпы повстанцев. Среди бежавших в горы приверженцев хана началась холера, и в течение месяца мятеж прекратился.
5 июня 1831 г. командиром батальона был назначен подполковник Прокофий Павлович Луценко — герой русско-турецкой войны, получивший за храбрость два чина и три боевых ордена. На целых 8 лет его судьба оказалась связанной с Каспийцами. Луценко удалось подавить последние очаги ханского сопротивления. С 29 января по 11 февраля 1833 г. он руководил экспедицией против мятежных племен, которые после перестрелки 30 января были приведены в повиновение. На долгие годы Талышинская провинция стала мирным краем, покой которой изредка нарушали приграничные разбойники.
21 марта 1834 г. в связи с изменением устройства кавказской пехоты батальон переименовали в Грузинский линейный № 7-го батальон. В июне 1835 г. старое знамя Каспийского морского батальона (с синим крестом) было сдано в Тифлисский арсенал, и вместо него Грузинцам вручили новое с крестом зеленым, сходное по рисунку со знаменами морских полков.
Военный инженер капитан Николай Иванович Горбачевский. Миниатюра работы неизвестного художника. 1832–1834 гг. (ГЭ). Брат сосланного на каторгу декабриста И.И. Горбачевского военный инженер Н.И. Горбачевский также привлекался к следствию, но в связи с отсутствием доказательств был отправлен в 1826 г. на Кавказ. Участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах. В 1830-х гг. под его руководством Грузинский линейный № 1-го батальон (бывший Каспийский морской батальон) занимался строительством новых укреплений Ленкорани. В 1838 г. убит горцами на Военно-Грузинской дороге.
Служба батальона таила много опасностей не только из-за воинственных кочевников, разбойников и горцев, но и благодаря нездоровому климату, а также дикой природе. Интересное описание повседневной жизни батальона оставил капитан И.Ф. Бларамберг, посетивший Ленкорань в марте — мае 1836 г.: «22 марта (1836 г.) я отправился на транспортном судне „Эмба“ на остров Сари у Ленкорани, где тогда была база русской флотилии на Каспийском море, и представился шефу, адмиралу Басаргину, который совершил много путешествий по этому краю, а также составил карты и описание побережья. Он жил отшельником на этом жалком острове. Позднее база Сари была ликвидирована, и от просторных зданий и складов теперь[6] остались лишь несколько руин и большое кладбище, где похоронено много матросов, умерших от нездорового климата. 24 марта я отплыл с острова Сари на плоскодонном киржиме (баркасе) со своим багажом и верным слугой и через два часа прибыл в Ленкорань. <…> К моему великому удивлению я встретил одного своего бывшего товарища по Кавказской войне — инженер-капитана Н. Горбачевского. Он руководил здесь строительством крепости и был главным лицом в этом местечке после коменданта полковника Луценко. Нам было, что рассказать друг другу! Горбачевский сообщил мне много интересных подробностей об этой стране, ее удивительных равнинах, горах и лесах, которые я твердо решил исходить.
После обеда я отправился осматривать крепость и город. Ленкоранский рейд совсем открытый, и при сильном ветре с севера и юга волны прибоя настолько сильны, что едва ли какое судно может удержаться на якоре и не быть выброшенным на берег. Когда море успокаивалось можно было видеть, как в песке и на склонах морского берега наполовину обнажались кости русских воинов, погибших во время штурма Ленкорани в 1812 году. 25 лет назад это кладбище находилось далеко от морского берега, но постепенно волны размыли его. Прогуливаясь вдоль крепостных валов, я увидел двух солдат, развешивающих свежую тигровую шкуру необыкновенной красоты и величины. Я спросил их, кому принадлежит шкура, когда и где зверь был убит, и узнал от них, что персидские крестьяне, устроившие засаду на высоких деревьях, застрелили вчера тигрицу и что шкуру, которую они теперь выделывают, они преподнесли в подарок коменданту. Кроме того, солдаты рассказали мне, что в этой стране довольно много тигров и особенно пантер, пищей для которых служат дикие кабаны; последние во множестве обитают в окрестных камышах, и комендант каждую осень охотится на них.
На следующий день я нанес визит коменданту, который пригласил меня к столу и предложил ежедневно бывать у него и считать его дом своим. Он подарил мне тигровую шкуру. <…> Полковник Луценко угостил меня вином собственного приготовления. Оно было красивого, розового цвета, немного терпкое поначалу и крепкое. Полковник рассказал мне, что с одной виноградной лозы он получил целую сорокаведерную бочку вина (семь прусских ведер, или около 5 гектолитров). Эта лоза обвивала до самой кроны большое ореховое дерево и свисала над землей. Сначала мне это показалось невозможным или, скорее, невероятным, но позже, когда я собственными глазами увидел буйную растительность в этой чудесной стране, я поверил вышеупомянутому заверению.
Далее он сообщил мне, что ежегодно в октябре отправляет 6-10 егерей своего батальона в сопровождении стольких же командиров, с небольшим прикрытием, охотиться в окрестностях на диких кабанов. Через 8-10 дней они возвращаются со 150–180 убитыми кабанами; мясо в засоленном или свежем виде готовят на зиму для солдат, а 600 окороков, которые коптятся в это время года, полковник отсылает позднее в Астрахань на продажу; выручка используется на различные нужды батальона. Эта прекрасная страна была вообще раем для охотников: косули, дикие кабаны, фазаны, а осенью здесь столько всевозможных перелетных птиц, что жители убивают диких гусей иногда даже палками. В море среди других рыб в большом количестве водится очень приятный на вкус кутум (вид судака). Когда я не бывал приглашен в гости, одной такой рыбы хватало на обед мне и моему слуге, причем из одной половины готовили вкусный жирный рыбный суп (уху), другую жарили; весь обед стоил мне 3–5 копеек серебром.
Через три дня после моего приезда в Ленкорань в госпиталь привезли умирающего солдата. Дело обстояло следующим образом: каждую неделю в ближайший лес посылается команда из 20–30 солдат с несколькими подводами для заготовки леса на нужды батальона. Солдаты всегда вооружены ружьями с примкнутыми штыками, чтобы в случае опасности защищаться от нападения тигра или пантеры. Приехав в лес, солдаты поставили ружья в пирамиды и приступили к рубке. Вдруг из кустарника выскочил тигр (вероятно, супруг недавно убитой тигрицы), кинулся на ближайшего солдата и одним ударам своей страшной лапы вырвал ему левую руку из ключицы и сломал несколько ребер. На крик бросились его товарищи с ружьями, но чудовище уже скрылось в лесу. Через несколько часов несчастный солдат умер от ран. <…> Тигры, которые водятся в густых лесах Талыша, Гиляна и Мазендерана, — настоящие бенгальские королевские тигры. Они достигают 6–7 футов в длину и 3 1/2 фута в высоту, имеют красивую полосатую шкуру и очень сильны. Подаренная мне тигровая шкура имела от конца морды до начала хвоста 7 английских футов, а вместе с хвостом — 10 1/4 фута. <…>.
В первое воскресенье моего пребывания здесь я стоял рано утром на крыльце своего дома, любуясь красивыми окрестностями и прекрасным утрам. В это время мимо меня в воскресном наряде прошелестела направлявшаяся в церковь молодая жена хозяина дома, унтер-офицера и прекрасного охотника. Она дружески поздоровалась со мной, и я заметил у нее на шее странную цепочку. Когда я спросил ее, что это такое, она заявила с нескрываемой гордостью, что это когти пантеры, убитой ее мужем. Мое любопытство было возбуждено. Я дождался ее мужа, и он рассказал мне, что во время охоты на кабанов часто случается наталкиваться в густом высоком камыше на спящую или отдыхающую пантеру. „Хотя у меня, — добавил он, — и нет дурных намерений против нее, потому что я охочусь на кабана, все же зверь вправе предполагать, что моя пуля предназначена для него. Чтобы не быть разорванным, я должен быть начеку и упредить зверя, прежде чем он опомнится и бросится на меня. Такая охота, — закончил он свою речь, — требует спокойствия, хладнокровия и меткости“. Во время своей службы здесь он убил около 15 пантер, и я купил у него на память красивую пятнистую шкуру. <…>.