У него было две страсти: паруса и мотоцикл. Он любил паруса за тишину и ветер, а мотоцикл — за двигатель. В море он никогда не вышел бы на моторной лодке, а по земле ни за что не поехал бы на велосипеде. И даже не понял бы, как можно разделять эти две страсти. "А в чем дело?" — спросил бы он.
В том дело, что у этого человека два лица: земное и морское. Этот прекрасный открытый парень был одновременно расчетливым молчуном.
Лу больше не могла доверять ему. Она выходила из себя, не понимая, что именно он знает.
Она считала, что он знает. И недоумевала, почему он молчит. Она больше не могла выносить эту тишину рядом с собой, это постоянное настороженное молчание, эту пугающую власть над ней.
Она боялась его. На самом деле ей ясно было только одно: он предпочитает делать вид, что ничего не знает. Но почему? С какой целью? Щадит ее? Ждет, что она расколется? Хочет держать ее в руках? Обезопасить себя? Отмежеваться от нее?
Минутами, но все реже и реже ей приходило в голову: а может, он попросту ничего не знает? Такие минуты отдаляли их друг от друга. Лу видела, насколько они чужие люди. Она чудом сумела выбраться оттуда, откуда выбраться невозможно, а он ничего не заметил. Как может она продолжать жить с ним, если он не знает того, что с ней случилось, ее единственной истории? И если она сама, в свою очередь, недостаточно знает его, чтобы ему довериться?
В субботу, тринадцатого, Ивон уехал на мотоцикле в Ла-Рошель. Там проходил Салон морской техники и водного спорта, а он старался не пропускать ни одной навигационной выставки.
Лу не захотела поехать с ним вместе.
— А я думал, тебе нравится быть со мной вне повседневной рутины, — сказал он.
— Я тоже так думала, — ответила Лу.
Ей необходимо остаться одной. Побыть в одиночестве два дня, она и сама не знала зачем. Может, для того, чтобы остаться одной в полночь с субботы на воскресенье, вернее, в ноль часов двадцать минут.
И вот она осталась одна и в полночь убрала обратно в шкаф дорожную сумку, которую в полдень положила на обеденный стол, — весь день она избегала на нее смотреть. Уехать — одна из немногих вещей, которые в ее власти, но, наверно, это не самое удачное решение. Лу все время возвращалась к этой мысли. Уехать — значит выдать себя. Подсказать тем, кто не догадывается. Это значит признаться.
Лучше придерживаться другой линии поведения, очень трудной, требующей мужества: ничего не делать, ничего не менять, как поступила бы девушка-которая-не-имеет-к-этой-проклятой-истории-никакого-отношения.
Когда Ивон вернулся в воскресенье вечером, Лу поинтересовалась его поездкой. Она приготовила ризотто.
— Эти водные выставки всегда проходят удачно, — сказал Ивон. — Я видел образцы новых моделей, повстречал знакомых.
И вдруг — словно бы он размышлял об этом весь день и вечером решил-таки сказать:
— Ты изменилась, Лу. Ты изменилась в один день, я даже могу тебе сказать, когда именно. В тот день, когда произошла авария леди Ди. Ты провела все воскресенье в постели и стала другой.
Лу встала из-за стола, подошла к нему, взъерошила его волосы и сказала:
— Что ты мелешь?
И решила расстаться с ним. Она старалась говорить спокойно и с трудом сдерживалась, потому что впервые осознала, что любит его.
Полночи она думала, как поступить. Она не собиралась выставлять его за дверь. Лучше бы он свалил сам. Но по нему не скажешь, что у него такие намерения. Надо вынудить его уйти. Тактика ясна — устроить маленький ад, стать стервой, пилить, доканывать, в конце концов ему это надоест. Противно было даже думать об этом, она представила себе: слова, взгляды, всевозможные ухищрения.
То в жар, то в холод, то в жар, то в холод. Холоднее, совсем холодно, горячо, опять холодно. Шла третья неделя сентября, кольцо сжималось.
В понедельник, пятнадцатого, в "Фигаро" появилась небольшая заметка. "Судьи и полицейские работают не покладая рук. Началась третья неделя расследования", — говорилось в статье. Третья неделя моих пряток, сказала себе Лу. Состояние Тревора Рис-Джонса пока без изменений, он по-прежнему не может говорить. Теперь все ждали, о чем расскажет "мерседес". "В ближайшие дни эксперты собираются полностью разобрать машину. На сегодняшний день, — сообщала газета, — единственный след — царапина на кузове "мерседеса", происхождение которой до сих пор не установлено". Но экспертиза только началась. Посмотрим, что она покажет.
Во вторник экспертиза не показала ничего. И в среду тоже немного. Если Тревор и сможет дать показания, то не раньше пятницы.