На улице Жана Жореса — на улице Жана Жореса в Вильжюифе — магазин "Монопри" был еще закрыт. Лу посмотрела расписание на двери. Пятнадцать минут десятого, ждать еще полчаса. Прямо напротив увидела объявление: "Монопри" набирает продавщиц, кассирш, менеджеров. Направляйте резюме в дирекцию магазина".
Она развернула "Паризьен" на странице "Объявления — работа". То же самое. "Пришлите резюме и фотографию в приемную "Лезур", авеню Оперы…", "Направляйте вашу краткую биографию в отдел кадров…". Конечно. Фамилия, имя, адрес. Адрес. Мы вам напишем… Номер карточки социального страхования, опыт работы, адрес предыдущей работы… Сведения о судимостях…
Есть еще нелегальная работа, сказала себе Лу. Куча людей так и работает. Мелкие магазинчики и их мелкие договоренности с полицией сразу выросли в ее глазах.
За утро она постучалась примерно в двадцать мест. Гардероб она обновила, но относительно работы положение никак не изменилось. В магазине "Лавлинь" в Вильжюифе она купила темно-коричневый кашемировый свитер под горло, стопроцентная синтетика, и в первый раз задала вопрос: "Вам не нужна продавщица?" В "Ку-де-Фоли" ей ответили:
— Нам не требуются, но продавщиц ищут все большие магазины. Кстати, возможно, даже и в "Монопри" на улице Жана Жореса…
В "Дженифер" где она нашла белые джинсы на каждый день, сразу же надела их на себя и заодно воспользовалась примерочной, чтобы облачиться в подделку под кашемир, продавщица посоветовала ей искать работу в Париже.
— Там заработки больше и хозяева не такие уроды. Уверяю вас, если бы владельцем здесь не был мой муж… — Она не договорила фразу до конца.
В тунисском магазине на авеню Мориса Тореза в Иври, настоящей тунисской лавочке с продавцом-тунисцем, где торговали пластмассовой посудой made in Tunisia и шмотками, без особых формальностей привезенными из Туниса, — вещами вполне одноразовыми, хозяин объяснил ей, что здесь работают семьями, что у него есть две дочери и их мать, то есть его жена, и еще мать его жены.
В двух шагах от мельницы Иври, в "Биржит", где все продавалось со скидкой, о чем покупателей извещали огромные желтые ярлыки, мужчина в черном — весь в коже и весь в черном, — рассказал ей, ни на минуту не прекращая складывать футболки, что у него была продавщица, ее звали Биржит, он дал своей лавке ее имя, и не только имя, чего бы он только не отдал этой девушке, но она предпочла ему… ну, он, конечно, не собирается рассказывать всю свою жизнь, но эти продавщицы, с ними покончено, он слишком к ним привязывается, слишком сильно и слишком быстро, а кроме того, дела идут не совсем хорошо, особенно после 93-го года, да и до 93-го тоже, а что касается Биржит, я бы на ней женился, понимаете, я был готов на ней жениться, но у меня даже времени не было на… Лу купила комплект из четырех пар трусиков за десять франков, лишь бы прервать этот поток.
Днем она решила изменить тактику и обошла рестораны, кафе и закусочные. Сверху, с холмов Иври, она заметила низину, манившую голубой дымкой, спустилась, перешла один из мостов-близнецов, носящих имя Нельсона Манделы, откуда видно было место слияния Сены с другой, такой же широкой рекой — Лу без особой уверенности нарекла ее Марной, — и оказалась в Шарантоне.
Она попала в другой мир. Слева и справа от дороги тянулась бесконечная стройка. Здесь дюжинами возводились жилые комплексы, тут — "Дом на холмах", там — "Прекрасная деревушка", из желтого, белого или розоватого камня.
Наконец она выбралась на давно достроенный широкий проспект, классическую парижскую улицу с обычным набором баров и ресторанов. Она предложила свои услуги в "Божоле", в "Зеленом бамбуке", в "Альянсе", в "Париже". "Оставьте ваш адрес", — сказали ей в "Бальто", и она не смогла сдержаться: "А вы бы оставили на моем месте?" Надежда мелькнула только в "Опушке", да и то всего на минуту. Это заведение было определенно побогаче предыдущих, да и сам квартал тоже, за "Опушкой" виднелся парк, деревья, лужайки. "Работа? — переспросила дама неопределенного возраста в костюме рубинового цвета. — В принципе, это возможно".
Это невозможно, повторяла про себя Лу, у нее такой взгляд, словно она меня раздевает. Так оно и было. "Что касается одежды, — сказала дама, — понадобится что-то более кокетливое, понимаете, о чем я? Что-то более женственное", — и Лу решила отложить поиски на следующий день, на сегодня с нее довольно.
Нельзя сказать, что положение совсем отчаянное, по крайней мере с финансовой точки зрения. "Последний день, — кричал с карусели Пьеро, — последний день лета, не пропустите, не пропустите!" Небольшое ярмарочное гулянье около церкви притягивало взгляд и слух. Лу съела порцию жареной картошки в какой-то пивной; метров через двести, в баре "Эколь", медленно-медленно выпила лимонадного пива. Погода была хорошей, в такие дни она обычно устраивалась на террасе. Но теперь в ее жизни не было ничего обычного, нормального, само самой разумеющегося, и Лу спряталась от посторонних взглядов в дальнем помещении. Там она оказалась в одиночестве. Никогда в жизни я не была так одинока, вынуждена была она добавить, и потом — ну же, шевелись, действуй. На стене висел план городка, она поднялась, чтобы рассмотреть его вблизи, и увидела, что парк с высокими деревьями — не что иное, как Венсенский лес. Она никогда не бывала там, но слова бандерши в рубиновом костюме навели ее на мысль, что ближе к вечеру в этом месте должно быть большое скопление полицейских; она решила отложить лесную прогулку на следующий день.