Окончив эту речь, Пэтчетт замолчал, давая возможность собеседнику осмыслить вышесказанное. Он, разумеется, мог добавить, что убийца проник в комплекс как раз в тот момент, когда шла напряженная работа чуть ли не всех отделов и служб по отработке дальнейшего маршрута Чужого, но не стал этого делать. Подобные мелодраматические жесты были совершенно не в его духе. Пэтчетт предпочитал голые факты. А уж как их интерпретирует собеседник, зависело только от его интеллектуального уровня...
Чем дольше слушал Коррел высокого худощаво-подтянутого мужчину, удобно расположившегося в кресле напротив, тем все более и более терял уверенность в правоте своих действий, а вместе с тем – и в целесообразности приказов Зета.
Тени, смытые мощным всплеском бескомпромиссно-сильной воли, уверенной в своей непоколебимой вере, начали возвращаться. Теперь они уже не только жались по углам, но и переползали на стены и потолок...
Край стакана, наполненного виски «Звезда Аластамы», почти коснулся губ, и тут Пэтчетт неожиданно продолжил:
– Я не знаю, почему ты отдал приказ уничтожить Таллоу, но если эта мера была такой же непродуманной, как намерение ликвидировать верхушку ставки командования, то...
Он не закончил свою мысль, но и без этого были ясно – в таком случае три с половиной миллиона ни в чем неповинных душ лежат исключительно на совести того, кого еще до вчерашнего дня все восторженно почитали как героя и спасителя нации...
Треть стакана опустела за два нетерпеливо-судорожных глотка, и пятидесятипятимиллиметровый снаряд дешевого солдатского виски ударил в голову Коррела ослепительной вспышкой атомного взрыва...
Тени уже не просто сгустились в каком-то отдельном месте, а трансформировались в одну сплошную всепоглощающую тьму, из крупных пор которой начала сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, по нарастающей, сочиться густая, тяжелая кровь...
– Налей мне, пожалуйста, еще, – неожиданно тихо попросил Коррел своего прежнего боевого товарища.
Гость воспринял эту просьбу как хороший знак, поэтому, щедро плеснув виски себе и хозяину, перешел непосредственно к тому вопросу, ради которого пришел:
– Мне нужно знать, кто стоит за всей этой...
Но окончить фразу не удалось.
Пэтчетт увидел, как Коррел залпом влил в себя содержимое стакана, а затем, буквально за какую-то долю секунды, лицо хозяина кабинета смертельно побледнело, как будто его владелец мгновенно потерял фатальное количество крови, а расширившиеся зрачки вперились во что-то, находившееся прямо за спиной Пэтчетта.
Человек, принимавший участие в двух крупномасштабных войнах и более чем в десятке мелких локальных конфликтов, считал, что повидал на своем веку достаточно ужасов, чтобы вообще перестать бояться чего бы то ни было. Но этот жуткий застывший взгляд, обращенный к кому-то или, скорее, к чему-то, находящемуся за его спиной, заставил Пэтчетта не только оборвать предложение на полуслове, но и вообще начисто забыть о цели своего визита.
– Уходи... – беззвучно прошептали бескровные губы уже даже не человека, а высохшей, пергаментной мумии. – Скорее...
Отстраненно-ясный взгляд Коррела видел, как сквозь нескончаемую пелену кровавого ливня к нему продирается невероятно огромная темная фигура, заполоняющая все окружающее пространство.
Маленький беззащитный Пэтчетт сидел на пути громадного исполина, и хотя генерал был уверен, что этот необъятный монстр пришел только за ним, но он точно так же знал – если старый друг не уйдет с дороги этой бездушно-необъятной тьмы, они погибнут вместе...
– Уходи-и-и-и!!! – изо всех сил закричал прикованный ужасом к креслу Коррел. – Скоре-е-е-е!!!
И хотя из-за тяжело-влажного, практически ощутимого воздуха звуки проходили очень плохо, Пэтчетт все же услышал этот крик. Буквально в самый последний момент он встал и убрался с пути всепоглощающего мрака.
Хозяин уже не видел и не слышал, как гость поспешно покинул стены его кабинета, чрезвычайно поразив флегматично-спокойного адъютанта своим отрешенным видом.
Впрочем, это уже не интересовало героя и любимца нации, потому что потоки кровавого ливня неожиданно ослабли, и он смог наконец рассмотреть того, кто с таким нетерпением спешил к нему в гости...
То, что стремительно надвигалось на него со скоростью курьерского поезда, являлось широко раскрытой пастью безумия. Хаоса, пытающегося утолить его телом и разумом свой вечный ненасытный и безжалостный голод...
Странно, но как только генерал понял, что за противник пришел за его жизнью, на душе вдруг стало удивительно спокойно...
– Я чертовски рад, что ты сохранил это убийственное пойло до моего возвращения. – Сержант Лестик дружески хлопнул его по плечу, даже не пытаясь скрыть радость по поводу такой неожиданной встречи – посреди пыльной дороги, уходящей в заоблачное ничто.
Солнце светило особенно ярко, и им не было никакого дела до того, что один так и остался сержантом, а на погонах другого элегантно поблескивают крупные генеральские звезды...
– Представляешь, я все время думал, что ты не выдержишь и прикончишь эту проклятую бутылку. Не поверишь, но для меня это стало чуть ли не наваждением. Я даже загадал – если дождешься моего возвращения и мы вместе выпьем это дерьмовое виски, то оба вернемся домой живыми. – Его простодушное лицо светилось радостью. – И вот надо же – ты не подкачал. – И сержант, расчувствовавшись, еще раз от души хлопнул старого друга по плечу. – Ну что, давай выпьем за встречу? – Голос Лестика задрожал от нетерпения.
Коррел в ответ лишь блаженно кивнул. Ему было хорошо вот так беззаботно идти неизвестно куда, бок о бок со старым проверенным другом, и пить прямо из горлышка обжигающе резкое виски дешевой крепкой марки «Звезда Аластамы».
– Старое доброе баснословно дешевое пойло времен Семилетней войны... Пробирает до печени и действует на мозг, словно прямое попадание пятидесятипятимиллиметрового снаряда. Еще неизвестно, отчего больше погибло народу в нашей войне – от вражеских пуль или от этого забористого дерьма... – Лестик слово в слово повторил фразу, которую генерал сегодня, кажется, уже где-то слышал.
Коррел на мгновение задумался, пытаясь вспомнить, где и от кого, но не успел. Потому что отхлебнул порядочный глоток прямо из горлышка...
И почти сразу вслед за этим виски ударило в голову, только уже не «с силой пятидесятипятимиллиметрового снаряда», а всего лишь с силой обычной шестиграммовой пистолетной пули, и мир, в котором одновременно совмещались несколько реальностей, схлопнулся в точку и погас.
Эпоха настоящих героев кончилась.
Уже навсегда...
Я стоял в огромном тоннеле, освещенном призрачным светом мерцающих ламп, держа в руках плюшевого медвежонка, и, судя по размерам кисти, судорожно сжимающей мягкую игрушку, мой разум был заключен в детское тело.
– Кто ты? – по инерции повторил я, глядя в безликую пустоту уходящего в бесконечность тоннеля и все еще находясь под впечатлением видения морского побережья и странной девушки с постоянно меняющимися лицами.
– Я – Милая, – неожиданно ожил плюшевый медведь. – А кто ты, думаю, объяснять не нужно, потому что это и без того всем известно.
– А к чему весь этот непонятный кинематографический маскарад? Ты что, начиталась сказок, в которых маленький отважный мальчик с любимым плюшевым медвежонком отправляется в темную злую страну, чтобы победить могущественного колдуна? Извини, конечно, за откровенность, но такая дешевая декорация, сильно смахивающая на банальный плагиат, ставит под сомнение исход всей операции.
– Ты предпочитаешь видеть вот это?.. – На какой-то миг моему взору предстало что-то такое, о чем лучше никогда не вспоминать и даже не говорить вслух.
Лицо мое скривила непроизвольная судорога, после чего с некоторым усилием мне все же удалось выдавить из себя: