— А если они не дадут?
— Ты что, телевизор не смотришь? Утюг на грудь, и всё!
Андрюша хихикнул.
— А еще можно бумажку горящую вставить между пальцев на ноге! — предложил он.
— Баловство это, — не одобрил Миха. — Сказано — утюг!
7
Бабушка Клара Захаровна без дела сидеть не любила. То затеет штакетины в заборе пересчитывать, не повыдергали ли соседи, то вдруг спохватится: «А где моя юбка резедовая, шо я в Крым ездила в пятьдесят четвертом году?». А юбка давно уж сушится на заборе, после мытья полов.
Сегодня бабушка снова не находила себе места, заглянула во все тумбочки, лазила под кровати и на чердак, распотрошила старые чемоданы, перерыла шкаф, холодильник и, наконец, пристала к маме:
— Таня, куда это мой утюг подевался?
Мама смотрела телевизор. Там как раз Хулио Игнасио, стоя на коленях, молил Ракель принять огромный букет араукарий, а гордая красавица отвечала: «Хулио ты опять с букетом? Надоел!»
— Таня! — не унималась бабушка. — Где мой утюг?!
Мама с трудом оторвала взгляд от экрана и посмотрела на бабушку глазами, еще полными араукарий.
— Какой утюг? «Панасоник», что ли?
— На что мне твой «Панасоник»! Он рази ж гладит? Мой чугунный куда-то делся!
— Тьфу! — мама отмахнулась досадливо. — Кому он нужен, утюг твой на углях! Слава богу, электричество в доме!
— Электричество! А вот отключат, как во Владивостоке, так я на вас посмотрю тогда! Узнаете, что оно такое — растопной утюг!
— Да кто отключит-то?
— Мэр, Таня, кто ж еще! Выборы ж на носу!
Бабушка ловко оседлала любимого конька. Говорить о политике она могла сутками.
— Попадется такой, как Черепков, и давай с электричеством баловаться! Включит — выключит! Включит — выключит!..
Мама тяжело вздохнула. На экране привычно плакала Ракель, но отчего на этот раз, неизвестно.
— Ну вот! Из-за тебя все пропустила!
8
Вечером бабушка вышла на крыльцо, чтобы занести на ночь в дом умывальник (от этих соседей всего можно ожидать). Сквозь рваные облака глядела полная луна. Где-то вдалеке лаяли собаки. Внезапно душераздирающий вопль разнесся над дачным поселком и тут же превратился в хриплый протяжный вой. Не поймешь, то ли человек воет, то ли зверь. Бабушка, крестясь, вглядывалась в сумрак. Вой исходил, казалось, с соседнего участка. Там что-то хрустело и трещало, будто стадо слонов ломилось сквозь бамбуковую рощу. Послышался тяжелый приближающийся топот, из-за угла дома выскочил всклокоченный запыхавшийся Андрюша с каким-то тяжелым предметом в руке. Едва не налетев на белую от страха бабушку, он поспешно спрятал руку за спину.
— Андрюшка! Тьфу, чтоб ты пропал! — бабушка едва перевела дух. — Чего ты как сумасшедший несёшься?! Где ты был?
— А? — сынуля затравленно рыскал глазами по сторонам. — Там! Гулял.
Он махнул свободной рукой куда-то вдаль.
— Батюшки! А что это за деньги у тебя? — молниеносно среагировала бабушка.
— Где?! — сынуля с удивлением посмотрел на свою руку, сжимающую веер ассигнаций. — Ой, правда! А это… это я заработал!
— Заработал? — бабушка скептически пожевала губами, будто пробуя слово на вкус. Применительно к сынуле вкус получался довольно кислый.
— А где же это ты заработал?
Андрюша даже закряхтел от непосильного напряжения фантазии. Из-за спины у него сизой струйкой поднимался дымок.
— А я тут… работал. Я это… гладил, и мне денег дали…
— Чего ж ты гладил?
— Футболку гладил… спереди… одному дяденьке.
— И он тебе денег за это дал?
— Ну да.
— Ой ты ж золотце моё! — разулыбалась вдруг бабушка. Она решила, что, несмотря на явственный запах дыма, исходящий от Андрюши, деньги, тем не менее, не пахнут.
— Ты ж мой труженик! Маме с папой решил помочь! Пойду порадую родителей, расскажу им…
— Не надо!!! — сынуля испуганно сунул деньги в карман, потом, подумав, вынул одну бумажку и протянул ее бабушке.
— А это что, Андрюшенька? — спросила добрая старушка, наивно хлопая желтыми глазками.
Сынуля огляделся.
— А это — тебе. За молчание.
9
Мамин сериал кончился, начались папины новости. Правда, усталый папа смотрел их с закрытыми глазами и тихо похрапывая. Мама решила, что пора поговорить на серьезную, взрослую тему, то есть про деньги.
— Серёж, а может, зря ты ему денег не даёшь?
— Кому? — всхрапнул папа.
— Андрюшеньке.