Разумеется, они не преминули воспользоваться ошибкой глупого охранника.
Быстро расписавшись в журнале дежурств, он выбежал на улицу, чтобы перепарковать машину, и увидел, как стая молодых шимпанзе весело и энергично прыгала на крыше его беззащитного автомобиля. Тут Борис озверел. Наплевав на инструкции, он схватил железную трубу от оставленных строителями лесов и пошел на варваров. Избалованные французской демократией вандалы не ожидали такого отпора и драпанули.
Привыкшие ко всему прохожие парижских улиц с удивлением оборачивались на бежавшего за группой юных хулиганов большого человека с железякой наперевес.
Поостыв, Борис вернулся к покалеченной машине и сел в нее. Теперь его голова подпирала вмятую крышу. Он отогнал машину в надежное место, вернулся в гостиницу и загрустил.
Ну на хрена, спрашивается, он когда-то поддался на уговоры семьи и уехал из романтических девяностых в эту изможденную эмиграцией страну, населенную едкими, колючими людьми?
Казалось, этот отъезд и послужил отправной точкой череды событий, приведших вполне благополучного преподавателя МГУ, слегка подторговывавшего компьютерами, к телохранителю мушкетера в девятнадцатом районе Парижа.
Он высунулся в окно рецепции и закурил, с тоской глядя на безликие высотки. На улице стояли ноябрьские непогоды. Смеркалось.
По тротуару вдоль гостиницы не спеша шли двое полицейских, одетых в необычную униформу. Один из них, лет пятидесяти, невысокого роста, с пивным животиком и лихо закрученными вверх бельгийскими усами, спросил на хорошем французском: “А что это за здание?”
– Аuberge de Jeunesse[6], – ответил Борис на своем плохом.
– Так вы, наверное, и по-русски говорите? – вдруг произнес полицейский на весьма приличном русском с небольшим французским акцентом.
– Говорю, – удивился Борис.
– Меня зовут Пьер Куртье, я – коммандант ЦРС, ну, в общем, начальник ОМОНА по-вашему. Не всего, конечно, а только одного мобильного отряда. А вас как?
Борис представился.
– Эмигрант, значит? – прищурился Пьер. Мы сегодня празднуем возвращение в нашу часть, тут рядом совсем. Пошли пропустим по стаканчику. Там и поговорим.
– Не могу, я на посту, – еще больше опечалился Борис. Он умел ценить сюрпризы судьбы и приветливых французов.
– Да ладно, – успокоил его Пьер, – сунь ему двадцать евро, пусть часок за тебя подежурит.
К счастью, напарник не успел уйти. Сбросив форменный пиджак, он цедил пиво в гостиничном баре. На двадцатку согласился радостно и сразу.
Борис вышел к полицейским, ожидавшим его под окном.
– Это Жан, – кивнул Пьер на своего напарника, – я его называю качкистом.
При слове “качкист” Жан протянул Борису руку, которая по мощи больше напоминала ногу. Бугры мышц топорщили его куртку. Маленькие круглые глаза цвета беззаботного неба смотрели дружелюбно, но не обещали интеллектуальной беседы. Напротив, взгляд Пьера был остер, цепок и немного ироничен. От обоих уютно пахло алкоголем. Они вошли в здание через дорогу напротив. Борис и не знал, что здесь находился местный ОМОН.
По просторным длинным коридорам бесцельно шатались группы военных людей в форме. Все они без исключения были категорически пьяны. К ним, чуть покачиваясь, подошел невысокий жилистый человек и сказал: “Салют”.
– Это – Оливье, наш лучший инструктор по тонфа[7]. У него кличка – радист.
Борис взглянул на радиста. В его глазах стояла смерть.
– Ну, пойдем ко мне в кабинет – немного выпьем, – предложил Пьер.
Кабинет оказался крошечной комнатой, в другое время, видно, предназначенной для допросов. По разные стороны стола стояли два стула, упиравшихся спинками в стену. Это сразу как-то сближало.
– Давай перейдем на ты, – предложил Пьер. – Ну, рассказывай про себя, – добавил он и вытащил из ящика стола литровую бутылку дешевого виски Label 5, два стакана и пакет картофельных чипсов. Разлили и выпили. Пьер пил правильно.
Борис рассказал о себе и внутренне удивился, как его богатая на события жизнь уместилась в десять минут неспешного повествования. Пьер внимательно слушал.
– Ну, теперь ваша, то есть твоя, очередь, – закруглил Борис, и они выпили по третьей.
Пьер Куртье оказался по рождению Петром Зайцевым. Дед и отец служили в царской армии. Отец в составе экспедиционного корпуса русской армии воевал во Франции. После революции решил на родину не возвращаться. Женился на русской, и в двадцатом году у них появилась дочь – Мария. В свои не полные пятнадцать лет она влюбилась в офицера, служившего в батальоне РОА[8] во Франции, а в полные пятнадцать, за месяц до окончания войны, родила сына. С любимым она виделась редко, и последнее письмо пришло уже из британского плена. Вскоре он был выдан советским властям и расстрелян. Позже она вышла замуж за француза, и Петя Зайцев превратился в Пьера Куртье. Он был стопроцентным французом и русским одновременно.