№ 12
Что за фокусы, Марруцин Азиний?
Ты зачем на пиру, среди веселья,
У беспечных гостей платки воруешь?
Ты находишь, что это остроумно?
Это, дурень, и низко, и безвкусно!
Что, не веришь мне? Ну поверь хоть брату,
Поллиону, — чего бы он не отдал,
Чтоб твои безобразия загладить!
Он моложе, но смыслит и в остротах,
И в приличьях, не то что ты, невежа!
В общем, либо готовься триста ямбов
Получить, либо живо отдавай мне
Мой платок. Не ценою он мне дорог,
Но как память о драгоценной дружбе.
То сетабский платок, что мне Вераний
И Фабулл из Иберии прислали.
Дар друзей должен быть мне так же дорог,
Как и сами Веранечка с Фабуллом.
№ 13
Дорогой мой Фабулл, надеюсь, скоро
Ты наведаешься к Катуллу в гости;
Мы с тобой пообедаем на славу,
Если ты принесешь обед, посуду,
И вино, и горчицу, и веселье,
И красавицу приведешь с собою,
Вот тогда пообедаешь по-царски!
Понимаешь, голубчик, у Катулла
В кошельке — пауки да паутина.
Но взамен ты мою любовь получишь
И вдобавок изысканную штучку:
Те духи, что моей, Фабулл, подруге
Подарили Амуры и Венеры, —
Что за запах! Тут не шутя захочешь
Стать навеки одним огромным… носом!
№ 14
Не люби я тебя сильнее жизни,
Милый Кальв, я б тебя возненавидел,
Как Ватиний, за этот твой подарок, —
Что я сделал тебе, что ты надумал
Уморить меня скверными стихами?
Чтоб он лопнул, твой подопечный умник,
Подаривший тебе такую мерзость!
(Полагаю, что это был великий
Эрудит и знаток искусства Сулла, —
Если так, то спешу тебя поздравить,
Что труды твои были не напрасны.)
Бог ты мой, что за гадкая книжонка!
Ты нарочно прислал ее Катуллу,
Чтобы он прочитал ее и помер —
В Сатурналии, в лучший праздник года!
Не надейся теперь на снисхожденье:
Завтра встану чуть свет, пройду по лавкам,
Наберу всех Суффенов и Аквинов,
Тошнотворного Цезия прибавлю
И отправлю тебе в отместку, изверг!
Ну а вы что замешкались? — идите,
Убирайтесь, откуда притащились,
Срам эпохи, бездарные поэты!
№ 16
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус,
Два развратника, Фурий и Аврелий!
Оттого, что мои стихи игривы,
Вам почудилось, будто я нескромен?
Что за вздор! Целомудренным и скромным
Должен быть сам поэт, но не стихи же!
Небольшая игривость придает им
Остроту, обаянье и способность
Разжигать нестерпимое желанье —
Не у пылких и без того подростков:
У мужей бородатых и солидных,
Что и членом-то лишний раз не двинут.
Что же вы — прочитав о сотнях тысяч
Поцелуев, сочли меня кастратом?
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус!
№ 26
Фурий, разве поверил бы твой предок,
Только что заложив фундамент дома,
Что его ненаглядные потомки
Не фундамент, а целый дом заложат
За каких-то пятнадцать тысяч двести?[1]
№ 27
Мальчик-кравчий, наполни эти чаши
Неразбавленной горечью Фалерна:
Так сама председательница пира,
Так хмельная Постумия велела.
Недруг Вакха — вода, ступай отсюда,
Уходи к людям трезвым, строгих нравов;
Мы же пьем чистый сок пьянящих гроздьев.
№ 32
Ипситилла, любовь моя, восторг мой,
Разреши мне прийти к тебе сегодня —
Отдохнуть от полуденного зноя.
Разрешишь? Если да, то сделай милость,
Присмотри, чтобы дверь никто не запер,
И сама никуда не отлучайся,
Обещаю тебе, не пожалеешь,
Мы с тобой девять раз подряд сольемся.
Так не медли, зови меня сейчас же:
Я так сытно позавтракал, что лежа
Брюхом кверху, вот-вот прорву одежду!
№ 35
Лист бумаги, скорей зови в Верону
Моего дорогого стихотворца
(Это я про Цецилия, конечно) —
Пусть оставит свой Новый Ком и Ларий
И летит: я хочу, чтоб он услышал
Планы некие нашего с ним друга.
Догадается — кинется стрелою,
Сколько б нежная дева ни молила
Задержаться, ни обвивала шею
Белоснежными тонкими руками.
Говорят — если только это правда, —
Без ума влюблена в него бедняжка:
Прочитала начало «Диндименской
Госпожи» — и с тех пор ни днем ни ночью
В сердце девы огонь любви не гаснет.
Впрочем, это простительно, о дева,
Превзошедшая Сапфо: ведь начало
«Диндимены» действительно прелестно!