№ 38
Корнифиций, Катуллу очень худо,
И чем дальше, тем хуже, бог свидетель.
Что же, друг мой, ты медлишь с утешеньем?
Разве это так трудно? Непохоже.
Или наша любовь так мало стОит?
Я сержусь на тебя. Приди, скажи мне
Два-три слова, в которых больше грусти,
Чем в томах Симонидовых элегий.
№ 41
Амеана, истасканная в стельку,
Десять тысяч с меня за что-то клянчит, —
Да, та самая, с непомерным носом,
Содержанка формийского ворюги.
Эй, родные, опекуны бедняжки!
Собирайте друзей, врачей зовите!
Девка явно больна: сначала бредит,
А очнувшись, еще и денег просит!
№ 42
Где вы, гендекасИллабы? — бегите
Все ко мне, сколько вас ни есть, скорее!
Надо мной потаскуха шутки шутит,
Не желает вернуть мои бумаги!
Разве можно стерпеть такую наглость?
Все за ней, и потребуем вернуть их.
Как узнать ее? — это та, что ходит,
Как на сцене, и деланно смеется,
И похожа на галльскую собаку.
Окружайте ее, кричите громче:
«Проститутка, верни мои бумаги,
Отдавай мне бумаги, проститутка!»
Как об стенку горох! — ах ты скотина,
Тварь заразная! — нет, и это слабо!
Что ж, продолжим. Усилий не жалея,
Постараемся выдавить румянец
На бессовестной морде этой суки.
Три, четыре! Орите во все горло:
«Отдавай мне бумаги, проститутка!
Проститутка, верни мои бумаги!»
Нет, не действует. Что ж, изменим способ
И тогда, может быть, достигнем цели:
«Ты чиста, непорочна и достойна
Уваженья. Верни мои бумаги».
№ 43
Эй, красотка с неимоверным носом,
У которой ни взгляда черных глазок,
Ни изящной ноги, ни длинных пальцев,
Ни лица, ни изысканной беседы,
Содержанка формийского ворюги! —
Это ты здесь считаешься красивой,
И с тобой нашу Лесбию сравнили?
О деревня! О век бездарный, жалкий!
№ 46
О как пахнет весной и теплым ветром,
Как безропотно бури равноденствий
Уступили весеннему Зефиру!
В путь, Катулл! От фригийских гор и пастбищ,
От Никеи с ее тяжелым зноем
И роскошной землей — лети к великим
Городам славной Азии! Как сладко
Бьется сердце в предчувствии свободы,
Как по странствиям ноги стосковались!
До свиданья, друзья мои. Мы вместе
Уезжали — а возвратимся порознь,
И по-разному, и — боюсь — нескоро.
№ 49
О речистейший из потомков Рема,
Сколько б ни было их сейчас и в прошлом,
Сколько б ни было в будущем, — Марк Туллий!
Глубоко и сердечно благодарен
Вам Катулл, самый худший из поэтов,
В той же степени худший из поэтов,
В коей вы — всех прекраснейший защитник.
№ 50
О Лициний, вчера мы так чудесно
Развлекались изысканной забавой,
Подобающей просвещенным людям:
Сочиняли стихи, играя метром,
Выгибая его то так, то эдак,
И шутили, и пили, и смеялись, —
И когда я ушел, душа горела,
Очарованная тобой, Лициний!
Я извелся. Кусок не лез мне в горло,
И заснуть я не мог, как ни старался —
Сон не шел; я ворочался в постели,
Дожидаясь рассвета и мечтая
Снова встретиться, снова быть с тобою;
И теперь, обессиленный, разбитый,
Полумертвый, истерзанный тоскою,
Я пишу тебе, милый, эти строки,
Чтобы ты оценил мои страданья.
Так что, свет мой, не будь высокомерным
И не смейся над просьбами моими,
Опасайся прогневать Немезиду:
Покарает сурово и жестоко!