Толчок, еще толчок, и самолет, тяжело покачиваясь и вздрагивая, подруливает к такому же стандартному бараку, как и в Орли. Только надпись на нем другая: «Кефлавик». И здесь огромное поле залито бетоном и асфальтом. Во мраке вырисовываются смутные контуры ангаров. Повсюду слышится только английская речь.
Кефлавик расположен рядом со столицей Исландии Рейкьявиком. Огни Рейкьявика мы видели с воздуха. Но ехать туда в этот поздний час вряд ли целесообразно, тем более что стоянка воздушного корабля непродолжительна, — его бегло осмотрят еще раз перед прыжком через Атлантику и досыта напоят горючим. У самолета уже хлопочут техники, затянутые в водонепроницаемые костюмы, — дождь льет, как из ведра, и шумные струи стекают с крыльев «дугласа» на асфальт, искрясь в лучах ярких прожекторов.
В ожидании старта можно перелистать вчерашние нью-йоркские газеты в салоне, можно выпить кружку кофе в баре, можно потолковать с меланхоличным штурманом, который, пережевывая резинку, скажет вам, что за океаном мы будем через десять часов, — дальнейший маршрут — через южную оконечность Гренландии и Лабрадор. Потом вас проведут к самолету, на вас снова наденут пухлые резиновые нагрудники «Мэй Вест», привяжут вас к креслам, и вы можете спокойно спать до утра, тем более что сквозь замерзшие иллюминаторы ничего увидеть не удастся.
Проснулись мы уже у берегов Северной Америки над одним из самых негостеприимных мест земного шара — Лабрадором. Серо-стальная океанская гладь была отсечена белым иззубренным берегом. Изглоданный водой и ветрами гранит занесен снегом. И дальше, насколько охватит глаз, — беспокойный, какой-то угрюмый и злой пейзаж: путаница скалистых хребтов, ущелья, провалы, замерзшие озера. Ни огня, ни дымка — бескрайняя пустыня.
Дальше к югу — дремучие хвойные леса. И опять ни огня, ни дымка. Только изредка у океана — рыбачьи становища да лесоразработки. Наконец, у глубокого узкого фиорда самолет сделал крутой разворот вправо, и вашим взорам открылась знакомая по Орли и Кефлавику картина: широкое поле, залитое бетоном и асфальтом, огромные ангары, забитые самолетами, добротные стандартные дома американской выделки и звездные флаги на мачтах. Мощные тракторы соскребли снег с поля, расчистили дорожки к домам, над которыми в тихом морозном воздухе поднимаются густые столбы дыма.
Это был Гузбейн — по-русски Гусиный залив, — мощная воздушная база, созданная американцами в годы войны на принадлежащей англичанам земле. Вокруг Гузбейна — на тысячи километров таежная глухомань. А здесь — воздушная база, снабженная современнейшим оборудованием.
Еще полчаса, и самолет, пробежав по обледеневшей асфальтовой дорожке, опять ушел в небо. Теперь он мчался на юг, и с каждым часом пейзажи внизу становились все мягче и приятнее.
Летчики повеселели — теперь они были почти что у себя дома. Все начали чиститься, приводить себя в порядок.
Пассажирам раздали для заполнения очередные американские иммиграционные анкеты. Предстояло ответить на такие, к примеру, вопросы:
— Являетесь ли вы лицом, высказывающимся за свержение насильственным путем власти, существующей в США?
— Были ли вы в сумасшедшем доме?
— Являетесь ли вы анархистом?
— Не многоженец ли вы?
Длинный раздел анкеты был посвящен выяснению вопроса о расовой принадлежности. Нас предупреждали: если в наших жилах течет хотя 1/32 часть негритянской крови, мы — негры, и сокрытие от американских властей этого факта будет рассматриваться как тягчайшее преступление.
Пока шло заполнение анкет, время летело незаметно, и когда мы вновь прильнули к иллюминаторам, то увидели какой-то невероятный, огромный, от горизонта до горизонта город — уже начинался так называемый Большой Нью-Йорк: бесчисленные пригороды, опоясывающие этот город, слились с ним и образовали одно целое, занимая площадь в 99 759 квадратных километров, на которой жили 11 524 000 человек.