Но играть все равно больше не пришлось. На другой день приехал из командировки их папа и запретил всякие игры с участием Витьки. Все были недовольны. И мы, и Димка. Я уже не говорю про Витьку. Он давал такие концерты, что звенели стекла во всем доме.
Это все произошло два года назад. И больше с тех пор я в милиции не был.
Как встретят меня во второй раз?
Я бежал по проезжей части улицы — чтобы прохожие не мешали — и все время подгонял сам себя. Скорей! Скорей! Третью скорость! Четвертую!.. Вот уже Мише принесли щи. Вот он поднес ко рту ложку. Вот следующую…
Лишь один раз я заскочил на тротуар, когда навстречу попалась машина с сеном, занявшая весь неширокий проезд. Заскочил — и сразу услышал тихое: «Сыночек, а сыночек!» Маленькая, сухонькая старушка растерянно топталась у стены дома и просительно смотрела на меня сквозь очки с толстенными круглыми стеклами.
Я машинально сбросил скорость, чуть не споткнулся, подняв кедами ржавое облако пыли.
— Вы мне, бабушка?
— Где райсобес, сыночек? Райсобес где?
— Не знаю, бабушка!
Я опять включил наивысшую скорость и вышел на финишную прямую: милиция была отсюда через три дома.
— Райсобес, сыночек… — прошелестело мне вслед. — Райсобес очень мне надо.
Если бы она крикнула, я бы ни за что не остановился. Сделал бы вид, что не слышал, — и все. Но она не кричала… И у меня ноги уже не бежали дальше. Райсобес… Там пенсии, кажется, выдают.
Я вернулся к старушке.
— Пойдемте, бабушка, тут милиция рядам, там скажут.
— Райсобес, сыночек, райсобес мне.
Она еще и глухая!
Старушка едва волочила ноги. Я тащил ее за собой на буксире, Пятьдесят метров до милиции, казались мне бесконечными. Вот Миша доедает свои щи. Вот поднимает за край тарелку, собирает в ложку остатки… Все! С первым покончено!
Дежурный милиционер сидел в середине длинного коридора, возле зарешеченного окошка. Перед ним лежала бумага, он надорванно хрипел в телефонную трубку:
— Слушаешь? Слушаешь?.. Фамилия — Заболоцкий. Повторяю по буквам: Зина, Анна, Борис, Ольга, Леонид, Ольга… Це… Буква це, понимаешь? Фу ты, имя никак не подберу! — Он поднял глаза от бумаги, посмотрел на нас, прося о помощи.
— Райсобес, — сказала старушка, — мне в райсобес, милый.
— Цицерон, — сказал я.
— А? — не понял милиционер.
— Цицерон. Был такой известный лектор… Или Цезарь. Римский царь. Нет, император, — вспомнил я, — но это все равно.
— О! — сказал, милиционер, подняв палец. — Цезарь — годится. — И снова захрипел в телефон: — Слушаешь? Це… Как Цезарь. Константин, Иван, Иван краткий… За-бо-лоц-кий…
— Товарищ старшина, — подступил я к самому столу. — Там, на базаре…
Старушка не дала мне договорить:
— Райсобес где, милый?
— Следующий дом, — просипел милиционер. — Покажи ей, пацан. — И снова в трубку: — Слушаешь? Слушаешь? Даю дальше.
Я выкрикнул:
— Он уйдет!
Но милиционеру было не до меня. Он давал дальше — целые обоймы каких-то цифр.
— Пойдемте скорее!
Я ухватил старушку за рукав и поволок к выходу. Миша уже ест второе. Хорошо, если ему попалось жесткое мясо и его долго жевать. А если он взял котлету?
Дотащил старушку до крыльца, крикнул в самое ухо: «Вот ваш райсобес» и метнулся обратно в милицию.
Дежурный милиционер все еще разговаривал с трубкой. Но я уже знал, что делать. Прошмыгнул мимо него и ворвался в первую попавшуюся дверь.
Седой человек в обычном штатском костюме, совсем не похожий на милиционера, стоя у окна, брился электрической бритвой.
— На базаре вор! — выпалил я прямо от двери. — Он украл золото. Нужно арестовать!
Седой человек повернулся ко мне. Я думал, он сейчас бросит все и побежит за мной. Но он не очень удивился, даже не прекратил бриться.
— Где украл? — спросил он, оттягивая кожу у подбородка, чтобы было удобнее бриться.
— В нашем лагере. Скорее, он уйдет!
— В пионерском лагере золото? — только теперь седой человек выключил бритву. — Откуда у вас там золото, хотел бы я знать?
— Не в пионерском — археологическом. — Я, наконец, понял, что потеряю больше времени, если сразу же не объясню все. — У нас два дня назад украли золотую гривну. А вор сейчас на базаре, в столовой.
— Заболоцкий! — почему-то крикнул седой человек. — Заболоцкий!
— Может быть, — сказал я. — Не знаю, как его фамилия. А звать Мишей.
Открылась дверь в соседнюю комнату, и вошел уже знакомый мне лейтенант с фуражкой, сдвинутой на затылок. Он взглянул на меня, в глазах мелькнуло беспокойство:
— Слушаю, товарищ начальник.
— Золотая гривна объявилась.
Лейтенанту не пришлось долго рассказывать; он ведь все знал про кражу гривны и сразу понял. Спросил:
— Где он сейчас?
— В столовой. Обедает.
— Бегом за мной!
Он бежал, придерживая одной рукой фуражку, другой болтающийся планшет. Я старался держаться рядом, хотя очень трудно было не отстать — вон у него ноги какие длиннющие!
— Откуда узнал? — бросался он вопросами на бегу.
— Мы выследили.
— Кто — мы?
— Я и Сашка.
— Тот, беленький?.. Намудрили, наверное, что-нибудь с ним вдвоем.
— Вот увидите сами…
Сашка стоял все на том же месте, где я его оставил, в скверике, за кустами, напротив столовой. Значит, успели! Значит, Миша еще свое мясо грызет. Или расправляется с косточками из компота. Он очень любит косточки, собирает в кулак, а потом щелкает. Те, что не поддаются, раскалывает молотком.
Лейтенант перешел на шаг. Я опередил его, подлетел к Сашке.
— Не ушел?
— Еще только официантка заказ взяла.
У меня отлегло от сердца; губы сами расползлись в стороны. Молодцы официантки, что медленно работают, молодцы!
Лейтенант подоспел, зыркнул на Сашку хмуро:
— Где он?
— Вон, у окна, видите?
— Кудлатый? — Присмотрелся, лицо у него вытянулось. — Завхоз ваш? Он украл? — И смотрит на нас с таким сомнением. — Гривна у него где?
— В кармане, — сказали мы оба в один голос.
— В каком?
— В пиджаке. В левом, — сказал Сашка.
— В правом, — сказал я.
Лейтенант сдвинул фуражку еще дальше на макушку. Как она только у него не свалится?
— Ясно! В левом гривна. В правом тоже. Уже две гривны. Третьей нет?
Вот бестолковый!
— Да нет же, только одна, — терпеливо пояснил я. — В правом кармане. Сначала она лежала в левом. Потом он ею торговал, вытаскивал из кармана. А когда подошла тетка Анисья, он испугался и опустил в правый. Вот сюда, я сам видел.
— Ладно, проверим… Он вас не заметил?
— Нет, вроде.
— Вроде — как чучело в огороде: вроде человек, вроде нет… Давайте в отделение. Бегом! Оба! Садитесь в кабинете начальничка, откройте дверь в соседнюю комнату и слушайте в оба уха, как его допрашивать буду. И ни звука! Понадобитесь — кликну. Ну!
И зашагал через дорогу в столовую.
Мы не сразу ушли. Мы еще обождали немного, посмотрели, что будет. Лейтенант козырнул Мише, сказал что-то. Миша взглянул на него удивленно, полез в боковой карман — наверное, за паспортом. Но его не оказалось. Милиционер подозвал официантку…
Больше мы смотреть не стали и понеслись в милицию.
По длинному коридору мы протопали, как две молодые лошадки. Дежурный встал у нас на пути, разведя руки в стороны:
— Куда?
Услышав шум, вышел седоголовый начальник и велел нас пропустить к себе. Усадил в мягкие, кресла; мы совсем утонули в них.
— М-да! — Он сложил руки у подбородка, посмотрел на меня, потом на Сашку. ― Придется представлять к почетной грамоте. Или наградить ценным подарком. Как вы сами считаете?
— Нам все равно, — сказал я скромненько. И добавил: — Наверное, лучше медаль.
Я представил себе, как первого сентября войду в класс с медалью «За отвагу» на кармане вельветовой куртки. Все столпятся вокруг меня, будут разглядывать медаль, не отрывая глаз. Пусть смотрят сколько угодно! Я даже разрешу потрогать. Потом Птичка выкрикнет с завистью: «А я знаю! Она не твоя!» Я улыбнусь спокойно, вытащу из кармана наградную книжечку в красном переплете, как у папы, и скажу Птичке: «Читать умеешь? На, прочитай. Только вслух!» Что тут будет! Мы даже звонка не услышим. Зайдет Нина Николаевна, спросит удивленно: «Что случилось, ребята? Почему вы не на местах?» Узнает, скажет восхищенно: «Молодец, Толя! Вот бы никогда не подумала — ты вроде у нас в храбрецах особых не числился. С уроков физкультуры сбегал, помнишь, в прошлом году?» А я бы ответил с достоинством: «Героями не родятся, героями становятся».