— Как, опять ты? — удивилась Филиппа. — Мало мне проблем на сегодня!
— А что случилось?
— Я же после полуночи не вернулась и оставалась без сопровождения.
— У тебя было сопровождение.
— Именно это их и беспокоит больше всего.
— Ты сказала им, что провела ночь со мной?
— Нет. Я не возражаю, если люди вокруг сочтут меня ветреной, но я не хочу, чтобы у них возникли сомнения в моем тонком вкусе. А теперь, прошу, уезжай! Я с ужасом думаю, что ты сможешь выиграть премию Чарльза Олдхема, и мне придется провести остаток жизни с тобой.
— Ты же знаешь, что я непременно выиграю, так почему же тебе не переехать ко мне, чтобы начать жить вместе прямо сейчас?
— Я понимаю, что сегодня стало модным спать с кем попало, Уильям, но это — моя последняя неделя свободы, и я намерена насладиться каждым ее мгновением, особенно в свете того, что мне придется рассмотреть перспективу самоубийства.
— Я люблю тебя.
— В последний раз, Уильям, прошу тебя, уезжай. Но, если ты не получишь премии Чарльза Олдхема, не смей больше показываться в Сомервиле.
Уильям ушел в жадном ожидании результатов конкурса. Если бы он знал, как сильно она хочет его победы, то смог бы заснуть ночью.
Утром в понедельник они заранее прибыли в экзаменационный зал и вместе с остальными участниками с нетерпением ждали объявления результатов. С десятым ударом часов в зал вошел председатель экзаменационной комиссии, в полном облачении академика. Он медленно прошел по залу и, пытаясь сохранить безразличный вид, прикрепил к доске листок бумаги. Все студенты бросились к нему, только Филиппа и Уильям остались на своих местах.
Из толпы вокруг объявления выскочила девушка и подбежала к Филиппе:
— Отличная работа, Фил. Ты победила.
Когда Филиппа обернулась к Уильяму, в ее глазах стояли слезы.
— Могу я присоединиться к поздравлениям? — сказал он поспешно. — Ты, конечно же, заслужила премию.
— Я хотела кое-что сказать тебе с субботы.
— Ты и сказала. Чтобы я больше не смел появляться в Сомервиле.
— Нет, я хотела сказать, что люблю тебя больше всего на свете. Не странно ли это?[1]
Уильям пристально посмотрел на нее. Невозможно было ответить лучше, чем Беатриче:
— Странно, как вещь, о существовании которой мне неизвестно, — нежно произнес он.
Один из приятелей по колледжу хлопнул Уильяма по плечу, схватил за руку и бешено затряс.
— Отличная работа, Уилл.
— Второе место недостойно похвал.
— Но ты победил, Уилл.
Филиппа и Уильям уставились друг на друга.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Уильям.
— Именно то, что ты слышал. Ты завоевал Чарльза Олдхема.
Филиппа и Уильям подбежали к доске и прочитали сообщение. Оказывается, экзаменаторы не смогли на сей раз отдать предпочтение одному студенту и поэтому было принято решение разделить премию между двумя победителями.
Они в молчании не сводили глаз с объявления на доске. Наконец Филиппа закусила губу и тихим голосом сказала:
— Что же, в конечном итоге ты неплохо сыграл эту партию. Ладно, я беру тебя; но, клянусь дневным светом, беру только из сострадания.
Уильям не нуждался в подсказках:
— Я не решаюсь вам отказать; но, клянусь светом солнца, я уступаю только усиленным убеждениям, чтобы спасти вашу жизнь; ведь вы, говорят, дошли до чахотки.
И к радости сокурсников и удивлению профессора они обнялись.
По слухам, с того момента Филиппа и Уильям не расставались больше чем на несколько часов.
Свадьба состоялась месяцем позже в семейной церкви Филиппы в Брокенхерсте.
— А что ты хотел, — воскликнул сосед Уильяма по комнате, — за кого же еще она могла выйти?!
Молодые, так и не расставшись с привычкой спорить друг с другом, начали свой медовый месяц в Афинах, где рассуждали об относительной ценности дорического и ионического ордеров в архитектуре, хотя знали и о том и о другом только то, что почерпнули из недорогого путеводителя. Затем они уплыли в Стамбул, где Уильям преклонялся перед каждой мечетью, а Филиппа безучастно стояла сзади — ей претило отношение турок к женщинам.
— Турки — прозорливая нация, — заявил Уильям, — не опоздай с признанием их значимости.
— Что же ты тогда не примешь ислам, Уильям? Ведь тогда мне надо будет показываться перед тобой раз в год.
— Просто я родился не там, принял не ту религию и, к несчастью, подписал договор, который требует, чтобы остаток жизни я провел с тобой.