Несмотря на это супруги потратили на разгадывание шифров и составление главной кодовой книги значительную часть времени — настолько трудной оказалась эта задача.
— Я и не знала, что твои «если» и «и» могут нести столько информации, — говорила Филиппа, восхищаясь своей работой.
К лету 1944 года, когда союзники высадились в Европе, супругам было достаточно всего десятка строчек, чтобы расшифровать закодированный текст.
— Какие же они неграмотные, — ворчал Уильям. — Они не шифруют умлауты. Как же прикажешь их понимать?
— Как ты можешь делать кому-то замечания, когда сам никогда не ставишь точки над «i»?
— Потому что я считаю эту точку избыточной и надеюсь, что смогу убрать ее из английского языка.
— Таким ты видишь свой главный вклад в науку, Уильям?
В мае 1945-го премьер-министр и миссис Черчилль дали в их честь неофициальный ужин на Даунинг-стрит, 10.
— А что имел в виду премьер-министр, когда сказал мне, что он никогда и не понимал, чем ты занимаешься? — спросила Филиппа, садясь в такси.
— Видимо, то же самое, когда говорил мне, что отлично знаком с твоими талантами.
Когда в начале пятидесятых годов мертонский профессор английского языка ушел на пенсию, весь университет замер в ожидании, кого из профессоров Хатчард назначат на его место.
— Если совет пригласит тебя на это место, — сказал Уильям, поглаживая седеющую шевелюру, — значит, мне они предложат место заместителя председателя.
— Единственный способ, которым ты можешь занять это место, а ты его совершенно недостоин, — это по блату, а значит, оно по праву принадлежит мне.
Ученый совет заседал семь часов, создал две профессорских должности и пригласил Уильяма и Филиппу в тот же день занять их.
— Все очень просто, — сказал председатель, когда его спросили, почему он нарушил традицию. — Если бы я не назначил их обоих, кто-то из них нацелился бы на мое место.
В тот вечер после праздничного ужина они шли по берегу Темзы, как обычно, жарко споря — на сей раз о достоинствах последнего романа Пруста. К ним подошел полисмен и спросил:
— Все в порядке, мадам?
— Нет, не в порядке, — вмешался Уильям. — Эта женщина нападает на меня уже тридцать лет, а полиция практически ничего не делает, чтобы защитить меня.
В конце пятидесятых Гарольд Макмиллан пригласил Филиппу в состав совета директоров телеканала Ай-би-эй.
— Полагаю, тебе предложат поработать учителем, — сказал Уильям. — Но поскольку по умственному развитию телезрителям нет и семи лет, ты будешь чувствовать себя как дома.
— Согласна, — ответила Филиппа. — Двадцать лет жизни с тобой научили меня обращаться с детьми.
Всего через несколько недель председатель совета директоров Би-би-си пригласил Уильяма в его состав.
— И чем ты будешь там заниматься? — спросила Филиппа.
— Я прочитаю цикл из двенадцати лекций.
— Боже, и на какую тему?
— О гениальности.
Филиппа сверилась с программой.
— Так, передача поставлена на два часа в воскресенье. Теперь все понятно: именно в это время ты мыслишь наиболее ярко.
Когда Уильяму присудили почетную степень доктора наук в Принстоне, Филиппа гордо сидела в первом ряду.
— Я бы и рада была сесть сзади, — пояснила она, — но все было занято спящими студентами, которые явно и не слышали о тебе.
— Если так оно и было, то я просто удивляюсь, как ты не узнала в них собственных учеников.
Шли годы, и в жизни Оксфорда появилось много анекдотов из жизни «пикирующихся Хатчардов». Многие из них были придуманы, но теперь каждый студент знал, как супруги провели свою первую ночь вместе. Как они завоевали премию Чарльза Олдхема. Как Фил решает кроссворд в «Таймс» еще до того, как Уилл успевает побриться. Как они оба и в один день были назначены профессорами английского языка и занимались своим предметом гораздо глубже и дольше, ведь каждому надо было доказать свое превосходство над другим. Казалось бы, из соображений симметрии их следовало бы считать равными. До тех пор пока под Новый год Филиппа не получила титул Дамы Британской империи.
— По крайне мере, наша дорогая королева выяснила, наконец, кто из нас действительно достоин признания, — отметила Филиппа, приступая к десерту.