— Директор ожидает звонка из другой страны. Его нельзя беспокоить, — сказала она. — Прошу меня простить, но…
Я рванул на себя дверь и ворвался в кабинет. За письменным столом сидел Джереми Александер и с кем-то оживленно разговаривал по телефону. Он поднял голову и тотчас узнал меня. Трубка упала на стол. Он сильно побледнел, увидев, что я достаю из кармана пистолет.
— Куда ты пропал, Джереми? — раздался в трубке резкий женский голос. Я сразу узнал его — говорила моя бывшая жена Розмари.
— Нет, Ричард! Нет! — закричал Джереми. — Я все могу объяснить! Поверь мне, я все сейчас объясню!
В кабинет вбежал Дональд и застыл как вкопанный возле письменного стола, не обращая внимания на Джереми.
— Не делайте этого, Ричард, — умоляющим тоном проговорил он. — До конца жизни вы просидите в тюремной камере, раскаиваясь в этом.
Я до сих пор не могу забыть, что тогда он в первый раз назвал меня по имени.
— На этот раз вы ошиблись, Дональд, — сказал я. — Я не буду раскаиваться, что убил Джереми Александера. Как вам известно, его считают мертвецом, ведь меня посадили в тюрьму за его убийство. А вы знаете, что по закону меня не привлекут к суду за преступление, которое я уже однажды совершил и отбыл за него срок. Тогда труп не нашли — теперь найдут.
Отклонив пистолет чуть-чуть вправо, я прицелился Джереми в сердце и нажал на курок. В ту же секунду к моим ногам бросилась Дженни. Джереми и я грохнулись на пол.
Как я писал в начале этой хроники, мне надо объяснить, почему я в тюрьме или, точнее, почему я опять в тюрьме.
Я был привлечен к суду во второй раз по обвинению в попытке совершить убийство, хотя пуля только задела плечо этого негодяя. Конечно, в том, что так получилось, виновата Дженни.
Жаль, что вы не слышали заключительную речь Мэтью на суде. В ней он, безусловно, оказался на высоте понимания юридической и психологической стороны дела. Он дал превосходные характеристики Розмари, назвав ее расчетливой, порочной Иезавель, и Джереми, побуждаемого злобой и алчностью. Ложные показания, которые дала на суде Розмари, были, бесспорно, сфабрикованы им. В результате его жертва должна была всю жизнь гнить в тюрьме. Гнев Мэтью достиг апогея, когда он сказал, что через четыре года эта парочка прикарманила бы еще несколько миллионов. Я видел, что присяжные после этих слов стали смотреть на меня с нескрываемой симпатией.
Сэр Мэтью закончил свою речь в духе библейских пророков, сказав: «Да не будет позволено лжесвидетелю выступать против любого человека».
Желтой прессе необходимо иметь на своих страницах героев и негодяев. В данном случае у нее был герой и два негодяя. Журналисты словно забыли, какие гадости они писали обо мне во время предыдущего процесса. Страницы газет были заполнены подробным описанием гнусного обмана, на который пошли Джереми и Розмари, и, разумеется, это не могло не повлиять на мнение присяжных.
Они, конечно, признали меня виновным, но у них не было другого выбора. В своей заключительной речи судья просто приказал им вынести такой вердикт. Старшина присяжных, правда, выразил от имени всех присяжных пожелание, чтобы судья, учитывая все обстоятельства, отнесся к подсудимому снисходительно.
Мэтью немедленно вскочил с места и призвал судью к милосердию, поскольку я уже отсидел значительный срок.
— Этот человек, — сказал он, обращаясь к судье, — смотрит на мир сквозь слезы, вызванные несправедливой обидой. Умоляю вас, ваша светлость, не ограничивайте его взор тюремной решеткой во второй раз.
Судья Лемптон приговорил меня к трем годам тюрьмы и в тот же день меня доставили в тюрьму Форд с облегченным режимом.
После того как пресса в течение нескольких недель критиковала решение суда, а сэр Мэтью обратился в апелляционный суд, где сказал, что «его подопечный испытал беспримерные лишения, сохраняя при этом примерное поведение», я отсидел только девять месяцев.
Тем временем Джереми был арестован Аланом Ликом, заместителем главного констебля Кембриджа, в адденбрукской больнице. После трехдневного пребывания в усиленно охраняемой камере ему было предъявлено обвинение в преднамеренной попытке помешать нормальному ходу правосудия. Затем его перевели до начала суда в тюрьму Армли. Суд над ним проходил в Лидсе спустя месяц, и можете быть уверены, что я присутствовал на каждом заседании, сидя на галерее для публики. Между прочим, Дженкинс и другие действительно оказали ему прекрасный прием: мне говорили, что он потерял гораздо больше веса за это время, чем в своих многочисленных поездках по Европе в роли профессора Балческу.