— Если твой малый зарекомендует себя хорошо, — сказал Артуру однополчанин за кружкой пива, — то он сможет дослужиться до главного швейцара или даже до управляющего отелем.
Такие заверения произвели на Артура самое благоприятное впечатление; впрочем, Марк, со своей стороны, заверил друзей, что они расстаются ровно на год и ни днем более.
Первого сентября 1959 года Артур и Марк Хэпгуды прибыли автобусом на железнодорожный вокзал Ковентри. Артур попрощался с сыном за руку и пообещал: «Мы с матерью устроим тебе особый праздник на Рождество, когда ты приедешь в свой первый отпуск. Ни о чем не беспокойся — мой сержант о тебе позаботится. И обучит тебя кое-чему полезному. Главное, смотри, чтобы у тебя из носу не текло».
На это Марк ничего не ответил и только слабо улыбнулся, поднимаясь в вагон. «Ты не пожалеешь…» — были последние слова, сказанные отцом, когда поезд отходил от станции.
Сожаления начались, едва только Марк переступил порог гостиницы.
Его рабочий день младшего швейцара начинался в шесть утра и заканчивался в шесть вечера. Ему полагался пятнадцатиминутный перерыв до обеда, обеденный перерыв на сорок пять минут и еще один пятнадцатиминутный перерыв во второй половине дня. Опыт первого месяца работы показал, что не было случая, когда он смог бы взять все три перерыва в течение одного рабочего дня. И еще он довольно скоро убедился, что жаловаться тут некому. Весь день он подносил чемоданы постояльцев в номера или волок багаж отъезжающих из номеров в вестибюль. Это был бесконечный процесс, поскольку в гостинице проживало в среднем не менее трехсот человек. Платили ему, как выяснилось, вдвое меньше, чем зарабатывали его приятели на заводе, и при всем своем старании Марк не получал ни гроша сверх этого, так как все чаевые он был обязан отдавать главному швейцару. А когда Марк, набравшись смелости, завел с ним разговор о своих перспективах, тот ответил: «Парень, твой день еще настанет…»
Марк готов был мириться с тем, что ему выдали форменную одежду не по размеру, что окно его крошечной — два на два метра — комнатенки выходит на вокзал Чаринг Кросс, и даже с тем, что он не получает своей доли чаевых; но его очень беспокоило, что он никак не может угодить главному швейцару — несмотря на все свои старания.
Сержант Крэнн не видел разницы между подчиненным ему персоналом гостиницы «Савой» и бойцами своей роты; при этом он не считал нужным особо возиться с теми, кто не служил в армии.
— Но я и не должен был служить, — пытался внушить ему Марк. — Тех, кто младше тридцать девятого года рождения, уже не призывали.
— Это все отговорки, парень.
— Никакие не отговорки, сержант. Это чистая правда.
— И не смей говорить мне «сержант»! Не забывай, что я для тебя — сержант Крэнн, ясно?
— Так точно, сержант Крэнн!
После рабочего дня Марк возвращался в свою каморку, где едва помещались маленький стул, крошечный комод и небольшая кровать, на которую он валился в полном изнеможении. Единственным украшением его жилища был настенный календарь над кроватью. Дата «1 сентября 1960 года» отмечена красным кружком — в этот день ему будет позволено вернуться к своим друзьям, на завод. Каждый вечер, ложась спать, он крестиком вычеркивал еще один день мучений — подобно узнику, делающему отметки на стене темницы.
На Рождество Марк получил четырехдневный отпуск и поехал домой. Мать, увидев, в каком состоянии находится ребенок, попробовала уговорить мужа позволить Марку уйти из гостиницы до назначенного срока, но тот был неумолим:
— Мы же ведь обо всем договорились. С какой стати я позволю ему пойти на завод, если он не в состоянии держать свое слово?!
Марк, встретив своих приятелей после смены у заводских ворот, с завистью слушал их рассказы о том, как они проводят выходные дни, как смотрят футбол, пьют пиво в пабе, ходят на танцы. На его жалобы они сочувственно кивали головами и заверяли, что с нетерпением ждут его возвращения в сентябре. «Осталось-то всего несколько месяцев», — бодро сказал один из них.
Четыре дня отпуска пролетели незаметно, и Марк отправился в Лондон, чтобы по-прежнему, месяц за месяцем, таскать чемоданы по гостиничным коридорам.
Как только в Англии кончился сезон дождей, гостиницу заполнили американские туристы. Марку нравились американцы, которые не обращались с ним по-барски и давали на чай по шиллингу — а не шесть пенсов, как другие постояльцы. Но сколько бы ни получал Марк, все по-прежнему заграбастывал сержант Крэнн со своим неизменным: «Парень, твой день еще настанет…»