— Работа моей мечты доступна и в моём родном городе, — ответил Игорь. — Легальные основания и всё готовое — тоже. Менталитет американцев, их жизнь и их страна не кажется мне чем-то сверхъестественным, чтобы ради этого бросать всё здесь.
— И ты предполагаешь, — протянула Регина, — что после такого отказа я смогу относиться к тебе так, как прежде? Как к профессионалу, который на всё готов ради своего дела? Этот проект — проект мечты! Я отдала его тебе, надеясь, что смогу хоть кому-то помочь выбраться, попасть туда, куда…
— Мне всё равно, как вы будете ко мне теперь относиться, — безэмоционально ответил Игорь. — Я увольняюсь.
Он опустил на край стола заявление.
Разумовская уставилась на него так, словно не понимала, что происходит.
— Подпишите, — Игорь протянул ей ручку. — Это всё, что от вас требуется. Дальше я сам занесу его куда нужно.
— Я не буду это подписывать, — отрезала Разумовская.
Она развернулась на сто восемьдесят градусов и, чеканя шаг, направилась к своему креслу. Потом опустилась в него преувеличенно плавно, вероятно, пытаясь подчеркнуть собственную грациозность и властность. Игорь не сдвинулся с места, никак не отреагировал на её демонстративные действия.
— Регина Михайловна, — произнёс он с лёгкой улыбкой на губах, — мы с вами работаем уже довольно много времени вместе. Не год и не два. И ваши уловки уже давно на меня не действуют. Одна подпись, две недели отработки, и мы с вами больше видеться не будем.
— Я уже сказала, — произнесла она, отбивая наманикюренными ногтями ритм на подлокотнике кресла, — что не подпишу. В конце концов, зачем мне избавляться от своего самого талантливого проектировщика?
— Хорошо, — пожал плечами Ольшанский. — У меня с прошлого года сохранился подписанный вами бланк. В таком случае, я его заполню — и будем считать, что вы согласились меня уволить.
Регина вспыхнула.
— Я уволю тебя по выговору, — почти прорычала она, подавшись вперёд. — Найду повод, по которому ты вылетишь с нашей фирмы и больше никуда не сможешь устроиться. Будешь блуждать с волчьим билетом, и тебя не то что проектировщиком — тебя уборщиком на фирму не возьмут!
— Для того, чтобы портить кому-то репутацию, надо иметь свою.
Она застыла, в один миг побелев от такого неожиданного заявления, потом быстро заморгала и вновь откинулась на спинку кресла, едва не перевернувшись вместе с ним. Игорь опять не шелохнулся.
Разделяющий их стол, вероятно, раздражал Разумовскую; у неё на лице было написано отчаянное желание уцепиться в лицо Игорю.
— Что вы можете сделать? — тем временем продолжал он. — Работу я не завалил, серьёзных ошибок не было. Наши иностранные коллеги, не страдающие особенной мстительностью из-за отказа дежурного сотрудника, это подтвердят. Остаётся только промышленный шпионаж, я правильно понимаю? Пытался слить кому-то части кода, а вы поймали меня за руку. Для этого, Регина Михайловна, надо найти свидетелей, доказательства. Или просто ваше слово. Слово человека, который не платит арендную плату, без предупреждения оставляет свою фирму без присмотра, не может отделить личные интересы от общественных и угрожает своим подчинённым волчьим билетом в кабинете, где установлены камеры видеонаблюдения.
Разумовская широко распахнула глаза.
— Цветные и с записью звука. Да, конечно, они зафиксировали и мои слова о бланке — не самое легальное предприятие, — но и ваши тоже. И не только за сегодня. А камера стоит тут с того самого момента, как вы впервые оставили фирму на Эндрю и он вознамерился наладить дисциплину на фирме. Да что там, её даже видно, странно, что вы не заметили… Подписывайте заявление, Регина Михайловна. Ваши уловки вам не помогут.
Она передвигалась по кабинету, словно больной человек, с трудом сдерживающий болезненные вскрики. Заняла один из стульев у стола, приняла ручку, поставила короткий росчерк, а потом так крепко сдавила несчастный предмет в руках, что тот даже треснул, и стержень, вылетевший, как пружина, едва не выбил самой Регине глаз.
— Спасибо, — Игорь забрал подписанный лист бумаги.
— Чтобы через две недели духу твоего здесь не было, — прорычала она.
— Полагаю, это желание взаимно, — пожал плечами Ольшанский. — Но большое спасибо за то, что вас так волнует моё присутствие на работе.
20 — 19
20
13 апреля 2018 года
Пятница
Домой Игорь впервые возвращался в хорошем настроении. Кто б мог подумать, что увольняться бывает настолько приятно! Вчера он положил заявление на стол Регине, а сегодня, отрабатывая первый день двухнедельного срока, почувствовал себя человеком, которого никто ни к чему не принуждает. Никакой работы, никаких мыслей о проекте.
Удивительно ленивое время — можно было просто сидеть, пролистывать предложения, приходившие ему и прежде на почту с завидной регулярностью, подумывать, куда бы отправить своё резюме. Написать его в более-менее нормальном виде, в конце концов.
Но дома, прямо у порога, его ждала сумка с вещами. Ольшанский уставился на неё, заморгал, рассчитывая на то, что нежданный предмет куда-нибудь пропадёт, но он, разумеется, остался на месте и не спешил растворяться в воздухе.
— А что тут происходит? — удивлённо спросил Игорь. — Бабушка? Это чьё?
Ева Алексеевна выпорхнула из гостиной, словно молодая женщина, не старше сорока лет, взглянула на сумку и улыбнулась.
— Моё, чьё ж ещё. Или ты хочешь сказать, что эти вещи в стиле твоей жены? — произнесла она с лёгкой задорной ноткой в голосе. — Решила, что хватит греметь старыми костями у молодых над ушами. К тому же, весна уже, пора сажать огород на даче…
Игорь скрестил руки на груди.
— Бабушка, вот уж мне можешь не рассказывать о своей внезапно проснувшейся страсти к огороду, ладно?
Она вскинула брови. Жест был очень искусственным, если честно, и Игорь только раздражённо поджал губы, всем своим видом показывая, что бабушке на слово не верит.
— Ба, — с угрозой произнёс он, — ты никогда не сажала огород. Почему ты решила уехать? Что-то случилось? Мы тебя в чём-то обидели?
Ева Алексеевна вздохнула.
— Не выдумывай, — она подошла к внуку поближе. — Мне действительно хотелось бы задержаться с вами подольше. Но пойми ты, вы молодые люди! И вам надо проводить больше времени наедине, а не со старухой, с которой сыплется песок. И не вздумай возражать! — воскликнула она, увидев, как Игорь открыл рот. — Я знаю, о чём говорю. Не надо спорить со старшими. Просто отвези бабушку на дачу, и всё. М?
Игорь вздохнул и раздражённо кивнул. Спорить с Евой Алексеевной всегда было занятием не из лёгких, а сегодня она настроилась особенно радикально.
— Хорошо, бабушка, — сдался он. — Ты когда собираешься ехать?
— Прямо сейчас, если ты не против, — улыбнулась Ева Алексеевна. — Сашенька где?
— К матери поехала, — нехотя ответил Игорь. — Что-то там надо сделать.
— Ну, лишние проводы — лишние слёзы, — пожилая женщина буквально лучилась позитивом. — Ладно, пойдём, не хочу добираться в полной темноте.
Ольшанский вздохнул. Спорить с Евой Алексеевной, как всегда, было бесполезно. Она, кажется, могла заставить кого угодно делать что угодно. Дедушка всегда признавал: что б он ни делал, за его женой, когда она того хотела, всегда оставалось последнее слово. Можно было игнорировать очевидное, но он со смехом отвечал, что предпочитает смотреть правде в глаза.
…В квартире в один миг стало пусто. Куда-то пропало бабушкино пальто с меховым воротником, подевались занимавшие прежде совсем мало места вещи — а теперь там, где они были, будто зияла дыра. И даже Магнус по возвращению хозяина смотрел на него подозрительно, спрашивал будто, куда подевалась та женщина, в обнимку с которой он иногда спал.
Саша ещё не вернулась домой, и Игорь пока мог просто перебирать в голове все слова, которыми объяснит жене отсутствие Евы Алексеевны. Вряд ли она одобрит то, что он так легко сдался и позволил бабушке уехать. Следовало настоять…