Нас всех перебьют, - мелькнула мысль, - опять не повезло.
- Для вашего усиления, к себе присоедините отступающий пост с южного направления.
- У меня нет снарядов к пушкам и патронов.
- Вам все выдадут. Вон у крайней машины майор Селезнев, - Он кивает на толстенькую фигуру военного, лопающего большую банку консервированной каши с мясом, - обратитесь к нему, он все достанет. Машин со снаряжением и боеприпасами у него полно, так что будете обеспечены под завязку.
- Разрешите сейчас моих людей вывести от сюда, - я киваю на площадку заваленную мертвыми и отравленными людьми, - надо им дать отдохнуть.
- Выводите.
- А как же эти..., - киваю на лежащих.
- Сейчас организуем пустые машины и положим их туда. Когда вы утром следующего дня приедете сюда, пропустите всех перед собой в туннель.
- Как же они здесь сначала на жаре, потом ночью в холоде, без квалифицированной пом...
- Это не ваше дело, старший лейтенант. Вам приказано выйти последним, выходите. После вас не должно быть ни одной машины.
- Разрешите идти.
- Идите.
Стало почти темно. Офицеры уныло стоят передо мной.
- Собрать все машины, всех солдат, мы едем обратно на перекресток дорог, будем там прикрывать отступающие части.
- Что они там, сдурели? - возмущается лейтенант Хворостов. - Опять мы. Мало нам 37 поста, так и здесь, как штрафников опять каждую гнилую дыру заталкивают.
- А где полки прикрытия? - спросил Петров.
- Они парадным шагом сегодня утром пройдут перед трибунами, там за хребтом. Показуха, мать ее..., а мы за это своими жизнями отдувайся
- Показушники, хреновы, - тоже ругается Костров. - Им наплевать, что здесь столпилось столько людей и техники, больных и раненых, которым срочно нужна помощь... Ишь, что придумали, перед телеками повертеться, показать, какие мы лихие...
И тут наш замполит вывернул такой мат, длинной в полторы минуты, что у меня даже кожу защипало под бинтами.
- И это говорит замполит, - хмыкаю я.
- И говорю. Ради вшивой политики, им угробить несколько тысяч человек, что скопилось здесь, раз плюнуть. Вся эта война, я признаюсь вам честно, пахнет говном, и за этот запах, мы должны погибать.
Мы все разинув рот смотрим на разбушевавшегося старлея.
- Хватит, - останавливаю я его, - вон там несколько машин, видишь охрана при них... Подтащи туда танк и машину, пусть получат снаряды, там же нас всех заправят горючим, тушенкой, водой и выдадут патроны. Тыловики уже получили приказ. Иди, действуй.
Замполит, как пьяный уходит в темноту.
- А вам, ребята, - говорю остальным, - собрать всех людей. Через два часа выезжаем.
На броне сидят темные фигуры. Я фонариком освещаю лица.
- Джафаров, все на месте?
- Так точно.
- А это кто? Ковалева? Вы что здесь делаете? Вам приказано принимать пострадавших здесь...
- Плевала я на эти приказы. Там врачей и санитаров уже полным полно. Без меня справятся.
- Слезайте. Оставайтесь здесь.
- Товарищ старший лейтенант, я приписана к этой части и для того чтобы меня отсюда сняли, нужен... танк...
- Правильно, - раздается голос Коцюбинского, - будьте танком, товарищ старший лейтенант.
Все засмеялись.
- Разговорчики. Черт с вами, поехали.
Колонна в темноте идет по шоссе в обратную сторону.
На перекрестке, звенят лопаты, слышно кряхтение и мат- пере мат. Солдаты роют укрытия, таскают камни в этой не родной противной земле. Наступает рассвет и вдруг задрожала земля. Все прервали работу. Сзади нас по шоссе с развернутыми знаменами проезжают боевые полки. Впереди, на БТР из люка торчит сам командующий, он небрежно взглянул на нас и проехал дальше.
- Это они должны стоять здесь, а не мы, - слышен голос сержанта.
- Прекратить треп, всем за работу, - это уже голос "свихнувшийся" Кострова.
Ко мне подходит капитан, командир поста, он явно не доволен тем, что попал в мое подчинение, да еще к младшему по званию.
- Товарищ старший лейтенант, на моем участке духи все прибывают и прибывают... Не боятся, сволочи.
- Как это?
- Подошли еще около двадцати бронетранспортеров, несколько пушек и много-много пехоты. Открыто ходят, галдят.
- Пойдем посмотрим.
Действительно, вид невероятный. Техники много, она стоит открыто и кучами, кругом жгут костры, вокруг них сидят духи, отдыхают или жуют. По лагерю бродят отдельные воины, дети и даже собаки.
- Может вдарить по ним, - предлагает капитан.
- Они в ответ с такой силой так вдарят, что сметут нас как щепку. Нам надо дождаться следующего утра, пропустить последние колонны, потом смываемся и мы.
- Смотрите, от них отделяется человек и машет белой тряпкой.
- Не стреляйте, пропустите и позовите мне переводчика
Через двадцать минут ко мне подводят парня с редкой бороденкой в нелепой тюремной шапочке. Он заговорил и переводчик поспешно затараторил.
- Мне нужен Бекет.
- Это я.
- Мой хозяин, уважаемый Максур, прислал меня сказать вам, что если к утром не уберетесь, он нарушит перемирие. Завтра утром, на нашей территории не должно быть ни одного неверного.
- Передай ему, что я согласен. Утром я уйду.
Парень кланяется, стреляет глазами по сторонам, солдаты выталкивают его за бруствер.
Вечером у меня в щели собрались все офицеры. Замполит приволок две бутылки водки и торжественно выставил их на камень.
- Откуда достал?
- Да еще там у туннеля, достал у интендантов. Эти, гады, везли машину водки и тут же торговали...
- Разливай.
Мы наливаем водку по кружкам, я передаю одну Гале.
- Будешь?
- Буду.
- За конец войне.
Все выпивают, Ковалева морщится, но тянет кружку до дна. Мы спешно заедаем водку хлебом с селедкой.
- Я все же духам не верю, - вдруг говорит Костров, - навалятся на нас ночью и все.
- Что будет, то будет. Последняя ночь в Афгане. Слышите, за нами гул. Это идут колонны, последний шум войны.
- Так мы и уходим, никого не победив? - вдруг спрашивает Галя. - Зачем же тогда все эти жертвы?
- Мы выполняли интернациональный долг, - это говорит капитан, которого прикрепили ко мне.
- Был бы ты на 37 посту, никогда бы не ляпнул таких вещей, - парирует ему Костров. - Считай, что это вторая, после войны 1905 года с Японией, самая позорная война в истории России.
- Ну уж ты и скажешь...
- Он прав, - это уже Хворостов, он кивает на замполита. - В войне, в которой неизвестно за что воюешь, от которой уже все устали, нет выигрыша. Докторша спрашивала зачем такие жертвы, так я скажу, непонятно зачем. Американцы ради своих амбиций, сунулись во Вьетнам и получили по морде, мы повторили тот же путь.
Все замолчали. Вдали гудела колонна машин.
- А вот что будет со мной? - это вдруг спросил лейтенант Петров. Попал в плен, теперь не карьеры, не армии мне не видать.
- Я в наградные на тебя представлю, может все и образуется, - говорю ему я.
- Ты не знаешь нашу тыловую сволоту. Это в других странах, бывший пленный - человек, а у нас нет...
- Не скули раньше времени, - вдруг сказал замполит. - Еще до дома доехать надо.
Опять наступила тишина.
- Ладно ребята, - это уже говорю я, - давайте не расслабляться. Если еще выдержите по одной, давайте допьем и по своим местам. Хоть она и последняя ночь, но самая тревожная.
Никто выпить не отказывается. Молча допивают водку и уходят по своим местам. Рядом со мной осталась докторша, она сидит на одеяле, закутавшись в теплую куртку, и прижалась к стенке окопа.
- Галя, куда поедешь после войны?
- К дочке, в Тамбов, она там у родителей.
- А муж где?
- Муж объелся груш. Нет мужа.
Она замолчала и я понял, что она не хочет больше распространяться на эту тему.