"...С одной стороны, - пишет Блок - дурак Перодонов устроил пожар уездного клуба, а с другой - Недотыкомка зажгла перед дураком Передоновым мировой костер".
"Кто же эта Недотыкомка? Мечта или действительность? - задумывается Блок. - В романтической "Ундине" рыцарь все ищет вечную женственность, а она все рассыпается перед ним водяной струйкой в серебристых струйках потока. Когда же умер и был похоронен рыцарь, зеленый могильный холм его обтекла эта серебристая водяная струйка, И это была милая, верная сердцем до гроба Ундина" {Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 128.}. "И бывает, - продолжает поэт свою мысль, - что погаснет фонарь светлого сердца у такого ищущего человека, и "вечная женственность", которой искал он, обратится в дымную синеватую Недотыкомку. Так бывает, и это бесполезно скрывать... Пусть скажут, что мои слова _кощунственны_". Блок признает кощунственность таких сопоставлений, но человек должен "пытать естество" {Там же. С. 129.}. Эта мысль о противоречивости души, об изменчивости облика идеала, о вечном движении дум, чувств постоянно присутствует у поэта. "Но страшно мне, изменишь облик ты" - лейтмотив первых десятилетий его поэзии. Ундина оказывается одним из символов Вечной Женственности, воплощением которой была и Прекрасная Дама.
И есть у Блока одна реминисценция из "Ундины", характерная для поэта: в драме "Роза и крест" Гаэтан поет:
Сердцу закон непреложный
Радость-Страданье одно! {*}
{* Блок А. Указ. соч. Т. 4. С. 233.}
В 13-й главе "старинной повести" Ундина говорит рыцарю о Струе:
...никогда не будет способен
Он постигнуть того, что в любви и страданье
и радость
Так пленительно сходны...
(Гл. XIII, С. 186-187)
Воспоминания Марины Цветаевой о ее детстве и страстной в те годы привязанности к "Ундине" не только сами по себе уникальны, - они и универсальны, так как позволяют постичь, как "старинная повесть" Жуковского влияла на детское сознание, проникала в мир неосознанных детских эмоций, очаровывала юного читателя в России, сохранявшего потом память об "Ундине" на всю жизнь.
Анастасия Цветаева вспоминает, что они "присваивали" себе мир, и каждая считала своей собственностью каких-то людей, уголок сада, игрушки и... книги. "Так мы разделили две наилюбимейшие поэмы: "Ундину" взяла Муся. "Рустема и Зораба" получила - взамен - я. Так мы делили - все" {Цветаева А. Воспоминания. 3-е изд. М., 1983. С. 24.}.
Цветаева росла в атмосфере напряженной романтики, которую как бы излучала ее мать, выдающаяся пианистка, не получившая возможности сделать музыку своей профессией. Она умерла, когда Цветаевой было 12 лет.
В очерке "Мать и музыка" Цветаева вспоминает, как неразрывно сливался для нее мир "Ундины" с миром музыки {Цветаева М. Мать и музыка / Соч.: В 2 т. М., 1980. Т. 2. С. 94-119.}. Это слияние началось сразу же, с изучением гаммы. "Это до - ре вскоре обернулось у меня огромной, в половину всей меня, книгой -... пока что только ее... крышкой (рояля. - Е. Л.), но с такой силой и жутью прорезающимся из этой лиловизны золотом, что у меня до сих пор в каком-то определенном уединенном _ундинном_ месте сердца - жар и жуть"... {Там же. С. 94.}
Мать, пишет Цветаева, предвидела близкий конец и "...торопилась с нотами, с буквами, с "Ундинами"... точно знала, что не успеет, все равно не успеет всего..." {Там же. С. 98.}. Ноты! Как сурово обучала мать музыке девочку, и все же позже она скажет: "Хроматика - самое обратное, что есть грамматике, - Романтика. И Драматика" {Там же. С. 101.}. И романтизм открывался девочке из слияния "Ундины" и музыки.
"...Но больше всего, - рассказывает Цветаева, - из всего ранне-рояльного я любила - скрипичный ключ. Слово - такое чудное и протяжное и именно непонятностью своей (почему скрипичный, когда - рояль?)" {Там же.}. И у девочки скрипичный ключ вызывал сразу воспоминания о другом, своем, поэтическом ключе - ключе Жуковского и Пушкина. "И еще другой ключ, завершала Цветаева эти строки, - Born {Born (нем.) поэт. - ключ.}, ключ Oheim Kuhleborn {Oheim Kahleborn (нем.), устн. - дядя холодный ключ}. Дядя Струй, из жемчужной струи разрастающийся в смертоносный поток... И еще ключ - другой:
...холодный ключ забвенья,
Он лучше всех жар сердца утолит!" {*}
{* Цветаева М. Указ. соч Т. 2. С. 103.}
В детстве Цветаева часто сидела под роялем, и для нее открывался "рояль изнизу"", как весь "подводный, подрояльный мир" {Там же. С. 113.}. "Рояль для меня навсегда отождествлен с водою, с водою и зеленью, лиственным и водным шумом", - подчеркивает Цветаева {Там же. С. 114.}.
Такая связь порождалась самыми будничными обстоятельствами: за роялем стояли цветы, и мать то заливала волнами музыки, то поливала цветы, и в воображении Марины создавался единый подводный мир музыки. Так Цветаева услышала гармонию, музыку "Ундины", прелесть этого неторопливого, легко скользящего стиха, не говоря уже о романтическом содержании всего произведения, ощутила прелесть и обаяние самой Ундины.
Цветаева, несмотря на свои исключительные музыкальные способности, считала себя "немузыкальной". "Вся моя "немузыкальность", - сказала она, была - всего лишь _другая_ музыка!" {Там же. С. 115.}. "Каково же мне было, после невыносимого волшебства тех ежевечерних ручьев (тех самых ундинных, лесноцаревых, "жемчужны струи") слышать свое... "игранье"" {Там же. С. 106.}.
И позже в своем творчестве она не забыла "Ундину". В стихотворении "Я сейчас лежу ничком..." (1913), обращенном к одному из друзей тех лет, она писала:
Если бы вы захотели
Быть моим учеником,
Я бы стала в тот же миг
Слышите, мой ученик?
В золоте и серебре
Саламандра и Ундина {*}.
{* Цветаева М. Избр. произведения,
М.; Л., 1965. С. 60.}
Еще в детстве она ощутила связь женского образа, Ундины, с водой и музыкой. Женщина и вода, устойчивое тождество в фольклоре. Русалки ведь персонификация водной, женской стихии. И что Цветаева сознавала глубинную мифологическую связь этого тождества, мифологические мотивы сюжета Фуке Жуковского, свидетельствует заметка в Записной книжке 1919 г. по поводу поэмы "Стенька Разин": "Персияночка Разина и Ундина, Смерть водою. Обеих любили, обеих бросили. Сон Разина (в моих стихах) - сон Рыцаря у Lamotte Fouque и Жуковского. И оба: и Разин, и Рыцарь должны были погибнуть той же смертью; только Персияночка приходит со всем коварством нелюбящей женщины и Персии "за башмачком", а Ундина со всей преданностью любящей женщины и _той_ Германии, - за поцелуем" {Там же. С. 737.}. Той Германии - Германии Гете и романтизма. Женщина - вода - гибель - вот мифологема, которую строит Цветаева. Она прочла фольклорный подтекст литературной сказки. Так Блок и Цветаева каждый нашли свое в "Ундине", очень важное для их мировосприятия и творчества. "Ундина" сыграла необычайную по своей значительности роль в формировании детского и юношеского эмоционального мира в России. И хочется закончить этот обзор словами ученого потому, что они предельно точны: ""Ундина" - одна из самых поразительных переводческих удач Жуковского, а для русской культуры - такое достояние, без которого, ненаучно выражаясь, и жить невозможно" {Аверинцев С. С. Размышления над переводами Жуковского / Зарубежная поэзия в переводах Р. А. Жуковcкого. М., 1985. Т. 2. С. 554.}.