— Бабушка и дедушка! Ах ты, три-четыре!..
Но вот отцу загорелось поставить ветряной двигатель. Он явно рассчитывал на помощь Олега, стал осторожно советоваться с ним, а Олег безразлично, досадливо даже, ответил:
— Это прошлый век! Игра не стоит свеч. — И задумался: — Надо бы в схеме покопаться: уж очень она устарела.
Родители подождали. Потом мама сказала:
— Нам в хозяйстве не теория, а практика нужна.
Олег ничего не ответил. И совсем уж неладно получилось, когда родители стали намекать Олегу, что неплохо было бы, если б он вообще помогал им по хозяйству, то есть в обычных каждодневных делах. Ведь до этого он помогал им просто потому, что ему интересно было повозиться. Когда Олег понял, чего хотят от него мои родители, он удивился, засмеялся:
— Нет, я этой чепухой заниматься не буду! — Огляделся вокруг, будто впервые увидел наши хозяйственные постройки, и уже с откровенной неприязнью закончил: — Все это вредные наросты! Их сколупнуть надо, как болячки.
Такого даже Светка родителям не преподносила. Потом отец с мамой обсуждали это событие.
— Ну и дела, мать! — говорил отец. — Что за народ такой пошел непонятный, три-четыре…
— И понимать тут нечего! — сердито отвечала мама.
— Н-да… — после долгого молчания сказал отец. — Нету, стало быть, у него к хозяйству души…
— Слава царю небесному, разобрался! — с прежним раздражением ответила мать. — Не продолжатели они нашего дела. Зря мы с тобой всю жизнь спину ломали!.. — И, помолчав, добавила: — Небось Анатолию в нашем доме все было по душе…
После этого — что уж скрывать — все чаще стала вспоминаться мне одна встреча с Анатолием. Увидела его в коридоре около нашей чертежки: он стоял спиной ко мне и читал стенгазету. Конечно, подкарауливал. Я хотела пройти мимо, но он обернулся. Глаза его смотрели на меня так жадно, с такой любовью… Я поздоровалась.
— Слушай, Таня! — быстро, лихорадочно зашептал он. — Я все знаю… Знаю, что у вас с Олегом близость, ну… которой у нас не было… Но все равно… все равно!.. — Он передохнул: — Я все равно буду ждать тебя! Всегда, понимаешь?!.
А я молчала и почему-то не уходила. Только старалась не смотреть на него. А он говорил уже настойчиво, увереннее:
— Нет, ты все-таки вернешься ко мне! Сама, понимаешь? Сама поймешь, что мы должны быть вместе! Ты не сможешь жить с Олегом! Ты его еще не знаешь… Он трудный человек для семейной жизни. Почти непригодный, да-да!.. Он весь подчинен одному… И от тебя потребует полного подчинения!
Я наконец пошла. Анатолий сказал уже вдогонку:
— Даже если у вас ребенок будет, понимаешь?!
Я и потом встречала Анатолия: ведь мы работали в одном учреждении. И может, он старался специально попадаться мне на глаза. Держался он всегда очень хорошо, учтиво, вежливо, только в глазах его я всякий раз видела это особенное, упрямое, любовное выражение. Другой в его положении выглядел бы смешным и сам злился бы и конфузился. Но Анатолий был верен себе, он сумел найти такое поведение, которое все поставило на место и всем объяснило: ну, случилось и случилось, в жизни ведь все бывает, и никто от этого хуже не стал, и ничего в этом нет позорного… И у нас в чертежке над ним не смеялись, а кое-кто даже жалел его. Лидия Николаевна сказала мне:
— Молодцом Локотов держится, ничего не скажешь: не всякому такое под силу. — И вдруг заглянула мне в глаза: — А может, он еще надеется? — И твердо договорила: — Смотри!
— Ну что вы! — с испугом и возмущением ответила я.
Так же хорошо держался Анатолий и с Олегом, будто и не было того стыдного разговора в сквере. Олег говорил мне, что на следующий же день Анатолий в лаборатории при всех подошел к нему и попросил прощения. И Они, конечно, сразу помирились. И уж тем более, разумеется, Анатолий ни единой мелочью не мстил Олегу по работе, и это тоже все заметили и, конечно, оценили.
Для Олега на этом вое распри кончились, он просто забыл о них. Но для Анатолия — я это отлично знала! — ничего не кончилось. Не из тех он был людей, чтобы так просто смириться. Наоборот, неудача только усилила в нем желание во что бы то ни стало добиться своего, как он привык это делать во всех других случаях. И я не то чтобы думала или помнила об этом, но очень часто ощущала это. Такое упрямое и сильное постоянство Анатолия было чуточку даже приятно мне, как, вероятно, и каждой женщине на моем месте…
Как-то раз случайно я встретила и Софью Сергеевну. Стояла на углу после работы и ждала Олега. А она шла мимо, приветливо поздоровалась со мной первая, вроде даже обрадовалась мне и ничем не напомнила о нашем последнем разговоре. Поболтали мы с ней буквально одну минутку и о чем-то постороннем, чуть ли не о погоде, и Софья Сергеевна тотчас простилась, пошла дальше. Но я поняла то главное, что таилось в этой мимолетной встрече и что предназначалось для меня: Локотовы относятся ко мне совершенно так же, как раньше. Одним словом: реши я вернуться к ним — и, как говорится, двери открыты!
Об этой встрече я не сказала ни Олегу, ни отцу с мамой…
Я вот часто теперь думаю: почему мы с Олегом не зарегистрировались?
Потому, конечно, что любили мы друг друга очень сильно, по-настоящему, когда все другое кажется незначительным. Даже такому человеку, как я, трезвому и расчетливому. Мне, да и Олегу, наверно, казалось, что все это придет само собой. Может, если бы Ксения Захаровна или мои родители настойчиво напоминали нам об этом, мы бы пошли и записались. Но Ксения Захаровна никогда и не намекала на это, теперь-то я знаю почему. И мои родители, узнав Олега поближе, тоже тянули, будто все еще на что-то надеялись, на какие-то перемены.
И все же я так испугалась нашей размолвки в комнате Олега, что в ту же ночь сказала ему:
— Пойдем запишемся, а? Он с радостью согласился:
— Конечно! Завтра же!
Но на другой день вступила в силу та главная черта в характере Олега, которой до этого я почти не знала: раз найдя что-то, напав на след, он уже не мог остановиться, продолжал работать как заведенный. После работы я долго ждала Олега, он все не выходил. Тогда я позвонила из проходной в лабораторию и по голосу его поняла, что он только сейчас вспомнил обо мне. Обиженно сказала:
— Что же ты? Я жду, жду!.. Он спохватился, заторопился:
— Я сейчас, сейчас выхожу! Прости, забыл, понимаешь!..
Я подождала еще. Но после вчерашнего я уже представляла себе, что с ним происходит., Решила было уйти, но поняла, что это, как и вчера, ни к чему бы не привело. Смирилась и пошла в лабораторию.
Но в лаборатории оказалось много народу. Там были и Анатолий и Вагин. Все толпились около стола Олега, а он торопливо говорил:
— Мы должны учитывать четыре составляющих: собственный вес частицы, инерционную силу, составляющую от движения ковша и силу внутреннего сцепления. Вот, смотрите!.. — И начал чертить на листе бумаги.
Яков Борисыч задумчиво постукивал карандашом по столу. Туликов просто вцепился глазами в схему Олега. А Женя — она ведь не думала, что кто-нибудь ее видит, — с такой откровенной любовью и восхищением глядела на Олега, что и говорить тут было нечего. Лицо Анатолия было чуточку растерянным и даже будто испуганным, а Вагин напряженно соображал что-то. Явился уже, успел пронюхать! Или это Анатолий ему сообщил? Ведь если ковши переделывать заново — к чертям полетит премия их отделу, все сроки нарушатся! Я села незаметно в сторонке.
— Все это рассуждение кажется безупречным, — полуутвердительно произнес Яков Борисыч.
— Верняк! — убежденно сказал Туликов и засмеялся от удовольствия. — Как это ты сообразил, Олешка, что именно эта кривая нужна?
Анатолий сказал с подчеркнутой заинтересованностью:
— Это надо будет обязательно попробовать! Вагин усмехнулся, точно Анатолий ляпнул какую-то глупость. Но я видела, что беспристрастность Анатолия всем понравилась: ведь новое предложение могло перечеркнуть всю его диссертацию. И потом — опять к ней подключался Олег. Да и вообще все отодвигалось на неопределенный срок… На лице Вагина мелькнуло злое выражение, но он тут же рассмеялся: