— Кстати, о делах. Какое у тебя?
С этими словами он глубоко вздохнул, выпятив грудь так сильно, что пуговицы на его рубашке натянулись.
— Моя дочь.
— Я и не знал, что у тебя есть дочь.
— Ее мама бросила меня, когда она была маленькой. И это справедливо. Я отодвинулся немного в сторону. Отношения стали напряженными.
— Значит, вы не близки, — заключил я, хватая блокнот и делая пометки.
— Это сложно, — настаивал он, и его и без того красноватое лицо становилось еще краснее. Гнев? Смущение? Может быть, и то, и другое. Я никогда не был силен в рассказах. — Мы разговариваем примерно раз в две недели.
— Лично?
— Иногда, но в основном по телефону. Разве это имеет значение?
— Ну, я предполагаю, что ты здесь потому, что она не связалась с тобой, верно? И что ты не смог связаться со мной?
— Я, ах, да. Я не смог с тобой связаться.
— Как долго?
— Три с половиной месяца. Почти четыре.
— И в последний раз, когда вы общались, это было лично?
— Нет. Я не видел ее лично уже полгода. Она, э-э, часто занята.
Или просто не была близка со своим отцом.
— Ты поддерживал связь со своей бывшей женой?
— Я не смог с ней связаться.
— Потому что она не хочет иметь с тобой ничего общего?
— Что-то вроде этого, да.
— Полагаю, ты проверил, не подавала ли ее мать заявление о пропаже без вести.
— Там ничего нет.
— Она близка со своей матерью?
— Ближе, чем со мной.
— Значит, если бы твоя дочь пропала, твоя бывшая жена узнала бы и сообщила об этом, да?
— Да.
— И все же... ты здесь.
— Ее машины нет, ее квартира пуста, ее сотовый лежит на столе у нее на кухне.
— И никаких признаков нечестной игры?
— Нет, — неохотно признался он.
— Она взрослая...
— Она не просто ушла, — возразил он, вероятно, произнеся эту речь перед несколькими людьми, которые пришли сообщить о пропаже взрослых детей или друзей в его карьере.
— Но ты не можешь этого знать наверняка, — напомнил я ему. Не имело значения, что он научился быть спокойным и отстраненным. Когда дело касалось твоих собственных детей, я полагал, что не существует такой вещи, как дистанцирование от самого себя.
— Я не знаю этого наверняка. Вот почему я здесь. Найди ее. У меня нет тех каналов, которые есть у тебя. И я знаю, что ты не... против поиска различных способов получения информации.
— Ты просишь меня нарушить закон ради твой дочери, Коллингс? — спросил я, чувствуя, как кривятся мои губы.
— Почему нет? Ты делал это ради дочерей других людей.
— Ты не ошибаешься. Хорошо. Мне нужна ее информация. Адрес. Ключ, если он у тебя есть, чтобы никто не застукал меня за взломом.
Мне потребовалось почти ошеломляюще много времени, чтобы понять, как вскрывать замки — то, что, казалось, стало второй натурой моего брата и его сотрудников. Но я справился. Может быть, я и не смог бы сделать это за пять секунд, как Сойер, но я мог бы выполнить свою работу. Тем не менее, всегда было лучше не делать этого.
— У меня все это здесь, — сказал он мне, залезая в карман пиджака и вытаскивая ключи вместе с небольшой стопкой сложенных бумаг. — Я подумал, что это избавит тебя от беготни по освоению основ. Таким образом, ты сможешь сосредоточиться на компьютерах, или подсказках в ее доме, или еще на чем-нибудь. Прошу, найди хоть что-то.
— Хорошо, — согласился я, залезая в нижний ящик стола, чтобы вытащить один из ноутбуков, которые я там хранил, боковины и экран которого все еще были завернуты в пластик. Он будет бесполезен для меня после того, как это дело будет закончено. Я никогда не держал при себе старые ноутбуки. Они были слишком полны ценной — и компрометирующей — информации. Я поджаривал те части, которые мне были нужны, а остальное обычно жертвовал местной средней школе, где детей учили, как их восстанавливать.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — спросил я, заводя его.
— Почему я пришел к тебе, а не к твоему брату, — догадался Коллингс.
— Да.
— Я не слишком хорошо тебя знаю, но кое-что слышал. В основном то, что ты похож на пса, преследующего суку в период течки. Безжалостный, — пояснил он. — Как будто ты принимаешь это близко к сердцу. Я полагаю, ты выполняешь беготню, и если ты не уверен, что сможешь справиться с какой-нибудь опасной ситуацией, я бы предположил, что ты позвонишь своему брату.
Это было не совсем... неправильно.
Как бы сильно моя гордость ни ненавидела признавать это, он был прав; я знал, что драки или — если уж на то пошло — работа по слежке не были моей сильной стороной. Однако с этим отлично справлялся Сойер. Если бы он был мне нужен, я бы ему позвонил. Или, если бы мое эго не позволило, я мог бы связаться с Броком, если он не затерялся в пастели какой-нибудь женщины.
— Это был бы мой первый звонок, — согласился я, беря листки бумаги, разворачивая их, подключая Wi-Fi, запуская браузер, открывая Facebook.
— Кларк? — спросил я, приподняв бровь.
— Мы думали, что это мальчик, пока она не родилась. Мы выбрали имя Кларк, в честь моего деда. Но это оказалась маленькая девочка, так что моя бывшая решила, что мы добавим второе имя, и оно все равно будет хорошо подходить.
Кларк Элизабет Коллингс.
— Это? Это ваша дочь? — спросил я, не распознав почти обвинения в своем голосе, пока он не издал легкий неприятный кашель.
Дело было не в том, что Коллингс был уродлив. Я представил себе, что в расцвете сил он был достаточно симпатичным мужчиной, выглядевшим в некотором роде как парень из соседнего дома.
Но Кларк Коллингс была, ну, в общем, красива со своими золотисто-карими глазами, круглым, нежным лицом, светлыми волосами, идеально прямыми белыми зубами, которые говорили о паре лет ношения брекетов в подростковом возрасте и тщательном отбеливании зубов.
— Она похожа на свою мать, — сказал он мне. — Тоже невысокая, как она. Не могу сказать наверняка, но в ней, может быть, пять футов два дюйма. И она сильная. Ее мама хотела, чтобы она занималась танцами, но я настоял на боевых искусствах, когда ей было пять. Она хороша в этом.
По большей части на ее фотографиях в Facebook на ней было полно свитеров и джинсов большого размера, но была одна фотография, на которой она была в купальнике — на ней было видно тело, которое не было ни худым, ни тяжелым, но средним, возможно, с намеком на более четкие бедра и руки, чем у большинства женщин. Вероятно, из-за тренировок, о которых он упоминал.
Еще минута или две копания показали, что она не была ни активной, ни бездеятельной. Ее отметили на фотографиях две девушки, которые оказались ее единственными близкими подругами. Хотя маркировка фото также прекратилась несколько месяцев назад. Хотя ни у одной из девушек не было никаких тревожных сообщений об их подруге.
Кларк вела свой профиль довольно откровенно, делясь несколькими видеороликами здесь или там, демонстрируя любовь к видео с собаками или остроумными мемами. Она не указывала место работы, ни в каких местах не регистрировалась, но она «лайкнула» кучу телешоу и фильмов, и все они сильно склонялись к полицейским процедурам или другим вымышленным шоу, в которых рассказывалось о каких-то делах.
Возможно, что-то, что ей нравилось из-за ее отца?
— Она училась в колледже? — спросил я, тоже не найдя никаких связей с образованием.
— Два года в колледже, а потом закончила бакалавриат в Ратгерсе.
— Специализируется на…?
— Бизнес.
— Чем она зарабатывает на жизнь? — спросил я, полагая, что будет проще разобраться со всем этим, чтобы мне не пришлось тратить время на то, чтобы выслеживать ее.
— Она работает в офисе, — сказал он, пожимая плечами. — Тем не менее, заработала хорошие деньги. Лучше, чем у меня получалось за все годы службы в полиции.
— Хорошо. Что ж, я начну с этого. Если ты оставишь мне номер телефона, я буду отправлять обновления по расследованию текстовым сообщением или по электронной почте.
Он нацарапал свое имя на верхнем листе бумаги, который дал мне, и встал.
— Я хочу получать обновления всякий раз, когда ты что-то находишь. Даже если ты не хочешь, чтобы я это слышал, — сказал он мне, поворачиваясь и направляясь к двери, бросив на Диего долгий взгляд, прежде чем исчезнуть.