— Почему ты убежала?
— Мне не семь лет; я не убегала, — сказала я ему, закатывая глаза. — Я уехала из города.
— Почти на четыре месяца? — спросил он, подтягиваясь на кровати, его майка обтягивала грудь, и я не могла не задаться вопросом, был ли он худым, с видневшимися ребрами, или он был худощавым с очертаниями пресса.
— Люди постоянно уезжают из города, — осторожно предположила я, зная, что этот человек работает на моего отца. И если бы отец узнал, чем я занимаюсь, он бы не обрадовался.
— Не сообщая об этом своей семье, — сказал он мне, потянулся к тумбочке и включил свет, осветив комнату. Все оказалось не так плохо, как я ожидала, судя по внешнему виду.
Ковры были немного блевотно-зеленого цвета, но чистые. Кремовые портьеры на окнах были немного пыльными, но без пятен и следов возраста. Покрывало на кровати тоже было кремового цвета с маленькими зелеными вырезами. Стильно? Нет. Но казалось, что в недавнем прошлом оно побывало в стиральной машине.
— Моя семья узнает об этом, когда все закончится.
— Что ты здесь делаешь?
— Наслаждаюсь местным колоритом.
— В своей машине возле турецкой мафии?
Я хотела знать, как долго он занимался моим делом, если он выяснил эту информацию быстрее меня.
Моя мать воспитала меня в убеждении, что склонность к соперничеству — это достоинство, что в бизнесе — а именно этого все почему-то ожидали от меня, хотя я и была немного вспыльчивой, — женщине подобает быть сильной, быть готовой сражаться зубами и ногтями, потому что все знали женщинам приходилось работать вдвое усерднее, чтобы получать две трети того, что получали мужчины, которые иногда прикладывая лишь минимум усилий.
Тем не менее, это было помехой во многих отношениях, чем-то таким, что, возможно, следовало умерить, а не разжигать, когда я была молода, чтобы реальные перемены стали возможны.
Я хотела знать, что я лучше, быстрее, умнее.
Даже если этот парень был мне совершенно незнаком.
— Этого места даже нет на карте, — сказал он мне, пожимая плечами, когда потянулся вверх, чтобы надавить пятками ладоней на глаза. — Не нужно слишком много работы, чтобы сложить два и два.
Черт возьми.
Мне потребовалось немного больше.
Прошла целая неделя, прежде чем я догадалась об этом.
Возможно, он знал Филадельфию лучше, чем я.
Но даже когда я думала об этом, я знала, что это не оправдание.
— Кларк.
— Да?
— Уезжай.
Грубость не беспокоила меня. Я ценила людей, которые говорили то, что думали и имели в виду, даже если это было не по-доброму. Это облегчало жизнь. Энергия, потраченная на то, чтобы понять человека, могла быть использована более эффективно на другие, более важные вещи.
— Я так и сделаю. Как только ты мне ответишь.
— Ты не очистила свои карты.
— Мои... что?
— Приложение «Карты» на твоем телефоне, — сказал он мне, прижимая тыльную сторону ладони ко рту, когда зевнул. Очевидно, он был человеком, который действительно нуждался в отдыхе. А я? Я всегда была слишком взвинчена, чтобы хорошо спать или вообще много спать. — Ты обыскивала это место. Прикинул, что ты будешь именно здесь ошиваться.
— Черт, — проворчала я, потянувшись вверх, чтобы смахнуть часть быстро высыхающих волос на другую сторону головы. — Ну, теперь я знаю лучше. — Думаю, мне придется пойти по старой школе и распечатать указания с веб-сайта, а затем очистить историю. — Что, по-твоему, я здесь делаю? — спросила я, удивляясь, как много он понял из тех крошек, которые я оставила.
— Не знаю. Ты мне скажи. Наркотики. Секс с каким-нибудь придурком...
Я не могу утверждать, что всегда выбирала хороших мужчин. На самом деле, моя мать и друзья, скорее всего, сказали бы прямо противоположное.
В двадцать один я начала встречаться с Кенни. Обычные отношения, но мы расстались, так как он много пил. Потом был парень из группы, за которым я бегала месяцами, питаясь любыми объедками, которые он мне скармливал. И инвестиционный банкир, который казался идеальным на бумаге. Только в то время я не знала, что среди его бумаг были свидетельства о браке и рождении ребенка. Подонок. После него был долгий — и продолжающийся — период одиночества. Мужчины отвлекали. Они часто разочаровывали. Кроме того, согласно исследованиям, одинокие женщины были счастливее замужних. Так что... да. Я, знаете ли, заботилась о себе и все такое, оставаясь одинокой, сосредоточив все внимание на себе.
И уж точно не принимала наркотики.
— Я не принимаю наркотики, — сообщила я ему, слегка обидевшись. С наркотиками все было не так, как раньше, когда только неблагополучные люди с «неправильной стороны» города принимали наркотики или нюхали их. Это было проблемой во всех домах, начиная с проектов и заканчивая особняками.
Я не так хорошо реагировала на алкоголь, как раньше, поэтому решила, что все, что покрепче, будет кошмаром. Мне не нужно было ничего другого, чтобы сделать меня более энергичной. А «даунеры» — такие как алкоголь — иногда оставляли меня в депрессии на несколько дней (прим. Даунеры — уличное жаргонное название любого лекарственного средства, имеющего расслабляющий, успокоительный эффект).
У кого в жизни есть на это время?
У меня были дела.
Мне нужно было доказать, что люди ошибаются.
— Значит, встречаешься с придурками, — предположил он, потянувшись к тумбочке за «Милки Вэй», напомнив моему желудку о его пустоте.
— Ну, и да, и нет.
— Ты не можешь отвечать на вопрос двояко.
— Да, я встречалась с долей придурков. Но нет, сейчас я ни с кем не встречаюсь. Хочешь пиццу?
При этом его голова слегка дернулась назад.
— Что?
— Пиццу. Хочешь? То есть, честно предупреждаю, я хочу с грибами и луком. И меня не переубедить.
— Ты врываешься в мою комнату и спрашиваешь, не хочу ли я пиццу?
— Ну, ты явно голоден. И я умираю с голоду...
Ссутулив брови, он смотрел на меня глазами, меняющими настроение.
— Сейчас три часа ночи.
— И мы в большом городе, — напомнила я ему. — Здесь всегда открыта пиццерия. Так ты со мной? — спросила я, доставая свой сотовый, который я взяла с единственным намерением выбросить его, когда закончу.
— Пепперони, — решил он, все еще глядя на меня напряженными глазами, которые говорили о том, что он пытается меня понять.
— Отлично, — вздохнула я, открывая вкладку, чтобы найти свободное место. — Ох, — сказала я мгновение спустя, разговаривая по телефону со слишком веселой девушкой. — И чесночные кольца. Ты хочешь чесночные кольца? Потому что все четыре из них мои.
— Нет.
— Твоя потеря, — решила я и назвала адрес, прежде чем повесить трубку. — Что?
— Ты совсем не похожа на своего отца, да?
— Ну, генетика не играет такой уж большой роли в развитии личности. Воспитание во многом превосходит природу. И так как мой отец отсутствовал большую часть моей жизни, я думаю, что я похожа на свою мать. То есть, в какой-то степени. Она немного более приземленная и спокойная, чем я. Итак, ты похож на своего брата? — спросила я, наблюдая, как искрятся его глаза. Больное место. Я была немного садистом, и мне было трудно не надавить на него. — Он очень хорошо известен в Навесинк-Бэнк.
— Мы не похожи, — сказал он мне, его голос был отрывистым, резким, со щелкающими слогами.
— Я слышала, что он крутой бывший военный.
— Он служил.
Может быть, комплекс неполноценности?
Думаю, подобное признается таковым.
Может, мне повезло, что я была единственным ребенком. Сравнение себя с братом или сестрой, вероятно, свело бы меня с ума, а затем сделало бы меня несчастной из-за того, что я сравниваю себя с кем-то, кого я просто должна была любить.
— Ты служил?
— Нет.
— Ты всегда такой разговорчивый? — спросила я, опускаясь на задницу и потянувшись к сумке, чтобы найти свои деньги.
— Почему тебя волнует мой брат и я?
— Просто любопытно. И раз уж мы сидим здесь и ждем пиццу, я подумала, что мы можем завязать разговор. Даже если для тебя это не совсем естественно, — добавила я, опуская деньги на тумбочку.