Мужчина:
– Она как раз о страхе. Вы когда-нибудь испытывали такой страх, который как червь-паразит оплетает ребра, сдавливая и не давая дышать? Только с возрастом я понял, что страх един во множестве ощущений, своих разных личин. Он в одиночку поселяет в душе постоянную, неизбывную тревожность, провоцирует стрессы, неуверенность, порождает фобии. Все они – суть проявления его. Он как полип, прицепившийся к жизни и высасывающий энергию капля за каплей. Он формирует эго. Он направляет амбиции. Он бросает к отвлекающим от него удовольствиям, навязывает одуряющие развлечения, мешает трезво думать и принимать правильные решения…
Девушка (прерывая монолог, который начинает казаться ей нескончаемым):
– Вы трус?
Мужчина:
– Да вам, барышня, в хирурги надо было идти. Режете по живому вы в совершенстве. Да, я трус.
Девушка:
– Вы же говорили, что ничего не боитесь.
Мужчина:
– Сейчас – нет. Но один раз в жизни испугался. И этого оказалось достаточно, чтобы всю жизнь считать себя трусом.
Девушка:
– Это было давно?
Мужчина с кряхтеньем поднимается, достает новую бутылку из бара, наливает себе полный стакан, сразу делает изрядный глоток и медленно ходит по комнате, затем останавливается у камина.
Мужчина:
– 25 лет назад. Ночью я шел по улице и услышал крик. Зашел в подворотню и увидел, что трепыхающуюся женщину затаскивают в кусты. Их было трое. Я подбежал к ним, захотел остановить. Один достал нож. До сих пор помню, как это кривое лезвие поблескивало в лунном свете. Я посмотрел ему в глаза и понял – ударит. И я словно почувствовал, как клинок входит мне под ребра, ощутил это ледяное и неотвратимое внутри. Я замер, в голове помутилось. Он смотрел на меня, я смотрел на нож. Потом я развернулся и ушел.
Девушка:
– Какой ужас! Вы сожалеете о том, что так поступили?
Мужчина:
– Не проходит и дня, чтобы я себя не проклинал за трусость.
Девушка:
– Но ведь вы бы ее не спасли. Просто вас бы убили, и всё!
Мужчина (ожесточенно):
– Ну и что? Я обязан был попытаться. Если бы умер – значит такая планида.
Девушка:
– А что произошло с женщиной – вы не знаете?
Мужчина:
– Узнал, что ее оставили в живых. На следующий день я обошел больницы, морги, навел справки в полиции: не было ни убитых, ни пропавших. И…
Девушка:
– И?
Мужчина:
– Одно заявление об изнасиловании. Мне пришлось заплатить следователю, чтобы узнать ее адрес. Я нашел эту улочку на окраине. Подкараулил женщину. Увидел ее с синяками и ссадинами на лице. Но лицо ее узнал. Хотел к ней подойти, но не смог.
Девушка:
– И больше ее не видели?
Мужчина (глухо):
– Видел…
Девушка:
– Когда?
Мужчина:
– Через полгода, чуть больше. Она выходила из церкви святого Доминика. Живот был хорошо заметен.
Девушка:
– Господи, неужели…
Мужчина:
– Не знаю. Может быть.
Девушка:
– И она не сделала аборт?
Мужчина:
– Если сильно верующая – не стала бы.
Девушка (задумчиво):
– Церковь святого Доминика. У них же приют…
Мужчина:
– Вы так побледнели.
Девушка:
– Ничего. Не жалеете, что рассказали?
Мужчина:
– Нельзя жалеть о том, что был искренним. Сожаление – моральная оценка. А искренность – это внутренняя правда; правда – проекция истины. А истина вне категорий морали. Мораль начинается там, где появляется ложь. Кроме того, мне надо было выговориться. Я никогда никому это не рассказывал. Всю жизнь чувствовал свою вину. Я думал, если начну писать добрые, светлые книги, то хоть как-то оправдаю свое дальнейшее существование. Но теперь понимаю – я должен был умереть там, на этом ноже.
Девушка:
– Не говорите так. Вы очень нужны.
Мужчина:
– Кому?
Девушка:
– Тому, кто вас любит.
Первые лучи солнца пробиваются сквозь прореху в плотных гардинах и падают на диктофон, лежащий на столе, который окончательно разрядился к этому времени, помигал на прощание и погас.
Сцена 3.
Скудно обставленная квартира. Двое в комнате. Знакомая девушка в ветровке и худощавый парень в домашней поношенной одежде. Уже почти темно, но свет не зажжен.
Девушка стоит в центре комнаты. Парень полулежит на узком диване, не смотрит на девушку, он явно напряжен, но пытается придать голосу и позе некоторую расслабленность и даже развязность.