Том бросился вниз по склону, крича, что там, вдали, вода. Биллу пришлось пуститься вдогонку и привести его назад, пообещав глоток воды, чтобы утихомирить его. Том лежал в тени, бормоча:
— Там вода… много воды… целое озеро под деревьями… А они не дают мне ни глотка, Эйли. Ни одного глотка…
И вдруг закричал:
— Золото! Золото! Мы нашли золото, Эйли… Тут его сколько угодно. Вот оно… всюду вокруг. Но его не съешь. И пить его нельзя… а они не дают мне ни глотка воды. Это убийство, вот что это такое… А мне надо поспеть в Кулгарди к свадьбе. Билл… послушай, Билл… Мне надо поспеть g
Кулгарди к свадьбе. Дай попить, Билл. Слушай, Билл, ради бога, дай воды!
Спек растянулся в тени под навесом, чтобы вздремнуть перед дорогой. Он намеревался идти всю ночь. Билл сидел возле него и смотрел вдаль, на голые каменистые кряжи, громоздившиеся к востоку, в сторону Слипинг — Ривер. Они тянулись в глубь страны на сотни миль, а между ними — красная земля под небом, мутным от зноя. Залитые ослепительным белым светом заросли низкорослого тощего кустарника — верблюжьей колючки, терновника и акации — отбрасывали черные рваные тени.
К югу простирались равнины, покрытые серо — голубым кустарником, сливавшиеся на горизонте с голубоватым небом. Их перерезали Соленые озера — высохшие, мертвые, отливавшие серебром. Над Солеными озерами висел мираж— тихое озерцо и деревья, отраженные в водной глади. Билл знал, что многие старатели гонялись за призрачным видением и пробивали твердую коросту Соленых озер в надежде добыть воды да так и умирали. Скорее можно было найти естественный водоем или родник в горах, хотя Спек, хорошо знавший местность, божился, что ближе Слипинга воды нет.
Спек проснулся и сел.
— Видно, дело наше труба, Билл, — сказал он. — Вот не думал, что придется помирать трезвым.
— Да брось ты болтать, — сказал Билл, — доберешься до Слипинга, а мы продержимся до твоего возвращения.
— Если я не вернусь… ты поймешь, что я не виноват, я все сделаю.
— Ну, конечно, Спек, — ответил Билл.
Он, так же как и Спек, вспомнил о долгих годах совместных скитаний, о старых походах и приисках, где они работали, об удачах и неудачах. Их связывала глубокая, тесная дружба, не нуждавшаяся в словах. Трудно было теперь расставаться и умирать врозь.
— И подумать только, что мы на это добро могли бы купить весь Слипинг. — Спек взглянул на мешки с образцами, которые они поставили возле навеса. — А теперь нам, видно, из‑за него погибать.
— Хуже всего нашему Тому, — размышлял Билл вслух. — Он с этой девчонкой дружит сызмальства. Первый раз ему удача привалила, да ведь тоже как сказать — удача, когда в такой переплет попали!
— А что бы ты сделал с деньгами, если бы мы выбрались? — спросил Спек.
— Не знаю, — ответил Билл в раздумье. — Может, повез бы свою хозяйку в Сидней. Ей до смерти охота повидать Нэнси и ребятишек. Так и не виделась с ней с тех пор, как дочка вышла замуж и уехала на восток. Моя старуха всю жизнь меня не оставляла, ни в каких переделках, а как подумаешь — сколько она от меня натерпелась!
— Да, брат. — Спек вздохнул. — А если мои кости найдут под акацией, никто по мне не заплачет. Но все равно, если бы мне пришлось делать завещание, я хотел бы оставить несколько золотых матушке Киннейн.
— Это которая пансион держит в Кулгарди? — спросил Билл.
Спек кивнул.
— Славная баба… трудную она жизнь прожила. Не раз подкармливала меня, когда я сидел на мели.
Он поднялся.
— Сдается мне, Билл, только одно может спасти нас.
— Что?
— Гроза.
— Ну, откуда ж гроза в такое время года!
— Кто знает. Посмотри на облако.
Билл взглянул на небо, где прозрачный белый клочок таял на расплавленном серебре.
— Нечего на него надеяться, — сказал он.
— Ладно, пойду.
Спек взял мех для воды и пошел мерным шагом вдоль кряжа. Через минуту его тощая фигура скрылась среди тонких серолистых веток кустарника. По словам Билла, никогда ему не было так скверно, как в тот момент, когда он отпустил своего товарища в долгий путь за водой, но приходилось идти на риск. Это было лучше, чем сидеть без всякой надежды, изнывая от укусов муравьев и мух, и ожидать, когда сойдешь с ума от жажды или умрешь медленной смертью.
В последующие дни, когда Билл отдал Тому последнюю каплю воды и по крошке кормил его галетой, сам он переживал все муки жажды. Язык его распух и едва ворочался; он стал таким шершавым и противным, как будто в рот к Биллу забралась ящерица гоанна. Его сводило с ума видение — чистый прохладный водоем у Соленых озер. Усилием воли он отгонял мираж, подавляя в себе желание побежать и броситься в воду.