Но тут полицейский выбил сломанное копье у него из рук и сказал:
— Замолчи, старик. Так не разговаривают с полицией, понял? Заткнись, старый грязный чурбан, а то я покажу тебе!
А сержант рассмеялся.
— Пошли, хватит болтать! Слышите, небось тут многие соображают по — английски! Пошли, пошевеливайтесь. Я должен проводить вас на новое место.
Полицейские стали подталкивать их, и женщины одна за другой, пугливо озираясь, подхватили узелки и детей, мужчины забрали копья, и все племя потянулось по дороге. Полицейские, болтая и покуривая, ехали сзади и следили за отстающими туземцами, чтоб те не вздумали удрать обратно.
Неделю назад прошел дождь, и к вечеру они добрались по дороге Телеграфных Столбов до водоема, где устроились на ночлег. Полицейские установили ночное дежурство.
На другой день они дошли до источника в горах, и полицейский сказал Ванге, что здесь будет их основное стойбище, и показал границы его новых владений. Молча слушал Ванга это сообщение, пока ему переводил Вирриндидга, молча кивал, а голова его все ниже и ниже опускалась на впалую грудь.
Когда полицейские уехали и все стихло и когда все заснули, Ванга поднялся с нового одеяла, подаренного ему полицейскими, и бесшумно, как призрак, исчез между деревьями. Обратно по знакомым тропам несли его старые ноги, как будто он видел в темноте. Он шел через холмы к своим родным местам… А там, на старом месте, где он выслушал приговор о выселении своего племени, он схватил обеими руками новый топор, который дал ему сержант, низко опустил его, повернув острием кверху, и, взмахнув изо всей силы, ударил себя прямо в лоб.
Одного нельзя было у него отнять — права, чтобы его кости покоились в земле, родившей его.
Е. О. ШЛЮНКЕ
ЧУДО МАТУШКИ ШУЛЬЦ (Перевод Н. Седугиной)
У Хильды Клемм полное нежное лицо. В ее голубых глазах тревога, в голосе слышатся заискивающие нотки, но все это не производит ни малейшего впечатления на коварную рябую курицу, которая сошла с гнезда за неделю до того, как должны были вылупиться цыплята. Вместе с такими же бессовестными наседками рябая курица только и делает, что ходит целыми днями за петухом. Идет 1904 год, инкубаторов на риверайнской ферме нет и в помине, поэтому Хильда полностью зависит от настроения рябой курицы.
Хильда смотрит на яйца и думает о пушистых маленьких птенцах: ведь им скоро пора выйти на свет, а сейчас у них пытаются отнять жизнь. И снова Хильда следит за курицей — до чего же она беззаботна и ветрена. В голубых озабоченных глазах Хильды слезы. Ее печалит не только то, что она может потерять десять цыплят, которые со временем приносили бы доход. Нет, но курица нарушила священный и непреложный закон, гласящий, что жизнь должна породить жизнь. «Плодитесь и размножайтесь», — так проповедует пастор. Это правило Хильда никогда не подвергала сомнению и уже начала претворять его в жизнь, хотя она замужем всего шесть месяцев.
Бережно касаясь пальцами тонкой скорлупы, Хильда осторожно складывает в передник все десять яиц. Дома Хильда устраивает для них гнездо в коробке из‑под ботинок, а коробку ставит поближе к печке. Потом она рассказывает обо всем своей матери.
Старая матушка Шульц, как ее все называют — и не оттого, что она такая уж старая, а из сочувствия к ее тяжелому недугу, — прикована к постели параличом. Видно, сказались годы непосильного труда в ранней молодости. Но похоже, вернись к матушке Шульц ее здоровье и молодость, она вновь взвалила бы на себя всю работу.
Однако и матушка Шульц не может успокоить Хильду, — Уж если курица начинает ходить за петухом, то от нее не жди проку, — вынесла она строгий приговор, который, казалось, распространялся не только на куриц, но и на всех особей женского рода. — Остается подложить яйца другой клуше, — посоветовала матушка Шульц на всякий случай, так как знала, что Хильда уже наверняка думала об этом.
Держать яйца около печки было совершенно бесполезно. Не раз пыталась матушка Шульц вывести цыплят таким образом. Для этого приходилось вставать ночью, чтобы поддерживать огонь в печи, но все было напрасно — яйца засыхали изнутри.
Хильда по — прежнему сидит около огня и, заботливо укрыв корзинку, измеряет в ней температуру. Несколько раз Хильда забегает в курятник, после чего она уже не возлагает никаких надежд на курицу. Со слезами на глазах Хильда помогает матери перевернуться и оправляет ей постель. Эту работу она проделывает трижды на день. Вдруг у Хильды вспыхивают глаза и последние слезинки повисают на ресницах.