Когда Кеньятта открыл крышку гроба, я чуть не закричала. Он стоял, уставившись на мою наготу, а я свернулась калачиком, пытаясь скрыть свое жалкое состояние от его глаз. Я ненавидела, что он видел меня такой. Но, в этом был смысл, не так ли? Это был единственный способ понять.
Он включил свет, чуть больше света, чем от голой лампочки, прикрепленной к стропилам над нашими головами, и 100 ватт пронзили мои сетчатки, невыносимые после почти десяти часов сплошной темноты. Я отшатнулась от этого, временно ослепнув, но больше всего мне было стыдно. Я знала, как должна выглядеть в его глазах: голой и немытой. Он продолжал смотреть на меня сверху вниз, а я прищуривалась от яркого света. Он улыбнулся, и на моем сердце внезапно стало легче. Затем его голос прозвучал громко и строго:
- Выходи оттуда. Время упражнений.
О, Боже. Как я могу тренироваться, когда мой мочевой пузырь вот-вот лопнет?
Он поставил мою еду из вареного мяса и риса на табуретку, и взял маленький барабан и палку.
- Вылезай сейчас же! Танцуй!
Он принялся колотить в барабан. Если бы я не танцевала, он вскоре пошел бы за кнутом. У меня не было выбора, кроме как подчиниться. Я выползла из своей деревянной шкатулки и неуверенно опустилась на бетонный пол. Мой живот дрогнул, когда гроб качнулся и наклонился, выкинув меня наружу. Мои ноги задрожали, и комната пошатнулась, как будто все еще колебалось вперед и назад. Я боролась, чтобы сохранить равновесие и успокоить головокружение, стоя перед ним, залитая потом и кровью. Вскоре комната перестала качаться, и тошнота в моем животе превратилась в тупую боль от голода.
Я смотрела в пол, боясь встретиться с ним взглядом, что было запрещено, но так сильно желая увидеть его красивое лицо и изящное тело. Кеньятта был впечатляющим физическим образцом, шесть футов шесть дюймов[3] с толстыми поперечными мышцами, свернутыми, как поршни, под его эбеновой кожей. Его голова и лицо были гладко выбриты, а сильная челюсть, высокие скулы и напряженные черные глаза придавали ему сходство с африканским королем. Он был для меня олицетворением мужественности, и я обожала каждый его сантиметр, как я доказывала много раз, как я сейчас доказывала, выдерживая его ужасный урок.
За неделю, прошедшую с начала моего испытания, я сильно похудела. Я знала, что Кеньятта предпочитает, чтобы я был пышнее. Теперь мои бедра стали меньше, а грудь и задница не такими тяжелыми. Моя задница, которая идеально подходила вкусам Кеньятты, превратилась в ничто, и я смутилась, стоя перед ним. Его тело все еще было идеальным.
Я начала танцевать, пытаясь отстраниться от необходимости срочно пописать. Барабанная дробь пронзала меня, пока я вращала бедрами, топала, шевелилась и хлопала в ладоши. Я была не очень хорошим танцором, и это было одним из его любимых унижений для меня. Возможно, если бы он включил музыку кантри… Я зналa, как сильно Кеньятта ненавидит кантри, но я могла бы что-то сделать, если бы на заднем плане играл маленький Тоби Кит[4]. Может быть, старая школа - два шага и поворот. В этот барабан, который играл сам по себе, было трудно попасть, особенно когда я была голодна и нуждалась в мочеиспускании. Кеньятта назвал это “упражнением”, но я знала, что это просто еще один способ еще больше унизить меня. Я была благодарна, когда он направил на меня шланг.
- Продолжай танцевать!
Я танцевала в прохладных брызгах из шланга и свободно мочилась, надеясь, что вода замаскирует то, что я делаю. Это не сработало. Кеньятта выключил шланг, встал и швырнул меня на пол. Я знаю, я снова начинаю походить на оскорбленную трейлерную жену. Но мне нравилось, когда он шлепал меня... обычно... когда он делал это во время секса. Но не сегодня, когда я выглядел как дерьмо, и я была несчастна и голодна.
- Это не сексуально, Наташа. Теперь танцуй снова, без “водных видов спорта”.
Я снова начала плакать. Это было намного сложнее, чем я могла себе представить, и это было всего за неделю. Одна неделя постоянных пыток. Одна неделя бесконечного безумия. На мои уроки оставалось еще триста девяносто три дня. Я была сильной. Я могла бы сделать это. Моя жизнь была адом с тех пор, как я себя помню, и я пережила это. Я переживу и это.