А почему «возможно подлинной»? И вообще, когда возможность признается как подлинность?
Это никак не формализуется, скорее, это опыт Церкви, который словно прорастает в душах людей. Если какой-то человек был подлинным духовным подвижником, то это прежде становится фактом церковной жизни как реального осознания полноты народа Божиего, а уже потом выражается в акте канонизации святого. Так же и в случае с Туринской Плащаницей. Сначала это должно неким таинственным образом прорасти в душах многих людей. Хотя лично для меня не вполне понятно, каким образом было возможно отсутствие почитания такой святыни в первые века христианской истории и отсутствие каких-либо сведений о ее местопребывании. Как получилось так, что о Нерукотворном Образе Спасителя мы знаем столь много, подробно и жестко документировано с точки зрения исторических сведений, а о Плащанице мы почти ничего не знаем до времени ее появления в Западной Европе? На мой взгляд, это одна из неумопостигаемых нами тайн в церковной истории. Поэтому я не выношу никакого суждения, но внутренне мне пока непонятно, какой был духовный смысл в явлении Плащаницы миру тогда, когда Церковь уже сильно перешагнула свое первое тысячелетие, а всеобщее прославление и почитание туринской святыни начало распространяться лишь с конца XIV века.
Наука верит в доказательства, подтвержденные экспериментом. Огонь над Гробом Господним или мироточение — это чудеса, которые нельзя воспроизвести в лабораторных условиях. Какого рода свидетельства о чуде может предложить современному человеку церковная жизнь?
Я думаю, главное свидетельство, которым во все века располагает Церковь, — это свидетельство внутреннего духовного опыта, приобретаемое каждым христианином, живущим церковной жизнью, это та несомненность, та твердость, которые даются не через логические прения и не через рационалистическое самоубеждение. Действительно, как без Бога, без первопричины, без основания может существовать мир? Но убежденность в этом сама по себе не обязательно должна переродить человека. От нее легко прийти к деистическому заключению, мол, мир сотворен, а дальше он катится по своим законам, и я буду жить, как мне хочется. Есть ли первопричине дело до какой-то песчинки, каковой я являюсь? А опыт церковной жизни — это реальный опыт богообщения, который дается прежде всего в молитве, через участие в таинствах, через чтение Слова Божия и через внутреннее единение православных людей союзом любви. Это единение, по словам апостола Павла, нигде, кроме как в Церкви, пережить нельзя. То, что ты в иные, лучшие, минуты можешь ощутить, зная, что един со всеми христианами, жившими до тебя, и с теми, кто теперь молится на Божественной литургии во всех других странах, где есть православные храмы, и то, что ненавистная рознь мира преодолевается, когда мы идем к одной чаше и не мыслим спасения друг без друга, - такого опыта ничто в мире больше дать не может. И каждый, кто к этому прикоснулся, скажет, подобно послам равноапостольного великого князя Владимира, побывавшим в Софии Константинопольской: «Вкусивши сладкого, не можем больше возвращаться к горькому». Поэтому люди, которые либо верующими никогда не были, либо от веры перешли к неверию и сознательно потушили в себе все свидетельства внутреннего духовного опыта, восстают на Бога, даже если и не говорят об этом открыто.
Как согласуются научные концепции о времени земли с богословским учением, ведь если исходить из семи дней творения и дальнейшей человеческой истории, то получается, что шесть-семь тысяч лет тому назад по земле ходили динозавры?
Согласуются самым простым образом со словами из второго послания апостола Петра: у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день (2 Пет. 3, 8). Да и в самой традиции святоотеческого понимания Священного Писания никогда не было тенденции к буквалистскому восприятию Библии. Оно возникло уже в девятнадцатом веке и окрепло в двадцатом среди протестантов, которые стали стремиться буквально, вне всякой традиции церковного толкования, понимать каждый стих Библии, доходя в этом часто до абсурда. Поэтому мы, конечно, не связаны подобным летоисчислением истории сотворенного мира, то есть семью с небольшим тысячами лет. Другое дело, что в традиции апологетики или основного богословия, рассматривающих первые главы книги Бытия в соотнесении с известной нам и научно обоснованной картиной материального мира, существует два подхода.