Негативисты обычно ссылаются на целый ряд источниковедческих исследований, в которых приводятся некоторые противоречия, якобы существующие между откровениями Ветхого и Нового Завета. Например, не совпадают такие понятия, как закон и благодать, или сначала говорится «око за око» (Лев. 24, 20), а затем — «ударившему тебя по щеке подставь и другую» (Лк. 6, 29)… Чем это объясняется?
Я думаю, что вопрошающих так нужно прежде всего отослать к самим текстам — к Ветхому и Новому Завету, в частности к посланию апостола Павла к Римлянам, где диалектика взаимоотношений закона и благодати раскрыта во всей полноте. Кроме того, можно посоветовать прочитать хотя бы «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, этот первый памятник на заре нашей славянской церковной письменности. Казалось бы, в конце XX века странно искушаться тем, чем не соблазнялись люди, только-только принявшие христианство в начале XI века. Тем более странно не обратить внимания на слова Самого Спасителя, говорившего, что Он пришел не нарушить закон, но его исполнить. Исполнить значит открыть всю меру закона, возвести его на такую ступень, когда то, что было растворено среди множества других предписаний, открывается теперь как главное и окончательное, как заповедь любви к Богу и к ближнему, которая уже была в Ветхом Завете. Спаситель цитирует ее в беседе с книжником, приводя слова Священного Писания, то есть буквально Он не говорит чего-то нового, о чем не сказано было бы в Ветхом Завете. Новым в евангельском благовести было раскрытие главного в законе, ставшего возможным для восприятия человеческим родом именно в то время, которое было определено на Предвечном Совете Пресвятой Троицы для воплощения Сына Божия. Не раньше и не позже.
После второй мировой войны многие перестали верить в Бога, так как не могли объяснить себе, почему Он допустил такое. Почему Бог допускает смерть детей, чудовищные войны, природные катаклизмы?
Начнем с того, что на этот вопрос ни в каком другом мировоззрении, кроме христианского, по сути дела, ответа нет. Любой нехристианский ответ сводится либо к констатации, что раз такое есть, то по-другому и быть не может; либо к безнадежному упованию, что вместе с прогрессом наступят времена, когда не будет ни войн, ни болезней и человечество откроет тайны неведомой ныне продолжительности жизни и развития способностей; либо - и это, пожалуй, высшее, к чему поднялась нехристианская мысль у стоиков, — что раз человеку даны всего две возможности, как у привязанной к телеге собаки: или бежать за ней, или, если не желаешь бежать, тащиться вслед, обдирая бока по камням, — то все объясняется только фатумом, влекущим нас в неизвестное. Ответ, который на этот вопрос дает евангельское благовесте, сводится к одному очень решительному утверждению: да, в мире есть вошедшие в него с грехом болезни, катаклизмы, войны, непонятная и невместимая человеческим разумом жестокость и несправедливость, но в этот ужасающий мир ради его спасения пришел не Ангел, не пророк, не учитель нравственности, а ставший частью этого мира Бог. Это и есть сердцевина нашей веры: Бог стал частью этого мира, совершенно тождественной нам, чтобы его изнутри переродить. И поэтому мы знаем, что нет слезы младенца, которая не была бы отерта в Царствии Небесном. Нет горя, которое не было бы избыто и побеждено, когда человек в конце своего пути встретит Христа. Нет ничего несправедливого, неоправдавшегося, нереализованного, что не было бы восполнено там, где Бог будет всяческое во всех (1 Кор. 15, 28). И это единственный истинный ответ, ведь Спаситель пришел в наш мир для того, чтобы, разделив с нами весь этот ужас и всю эту скорбь, преобразить его изнутри, а не для того, чтобы переключить кнопки и перенастроить программу, и все стало бы правильным, как Windows' 98.
Сознание современного человека насквозь пропитано скептицизмом. В наше время во всем принято сомневаться. Можно ли как-то ограничить эти сомнения?
Ничем их не ограничишь, потому что желающий сомневаться будет сомневаться. Так что пределов тут никаких не положишь. И Церковь никак не должна вступать в этот процесс состязательности с современным, но отнюдь не новым скепсисом или с очередными назавтра устаревающими открытиями естествознания, космологии, квантовой физики. Церковь должна свидетельствовать вечное. И душа человеческая, которая «по природе своей христианка», будет на это вечное отзываться. Если, конечно, она не порабощена страстями до крайней степени замутненности. Не глубокие научные познания, а нераскаянный грех делает человека неверующим или позитивистом.