По-моему, и без церковной оценки того или иного произведения всем понятно, что фильмы ужасов не душеполезны. Каждый смотревший их знает, что это либо пустое времяпрепровождение, когда мы вполглаза смотрим телевизор, сидя за ужином, либо откровенно душевредное занятие, поскольку мы прилепляемся к фильму, который достаточно сильно в художественном отношении сделан, и все ощущения ужаса, сердечного трепета переживаем вместе с героями. Но ведь по сути это обман, иллюзия, которая захватывает нас больше, чем сама действительность, в которой и должен жить христианин. Помимо того, что, впуская в себя такого рода видения и образы, мы расширяем свою душу в направлении именно к ним, и лукавый может этим воспользоваться через податливость нашей психики, через открытость ее ужасному. Не дай Бог пережить нечто подобное на уровне собственных фантазийных представлений!
Не так давно Умберто Эко, стоявший у истоков постмодернизма, публично заявил, что постмодернизм мертв. Пока неясно, может ли вообще что-то прийти на смену тому, что программно провозгласило исчерпанность онтологии и вместо классической метафизики присутствия, не знающей пустот и разрывов, — отсутствие, вместо устойчивой целостности — деконструкцию, вместо установки на оригинальность художественного произведения — коллаж, компиляцию, цитирование, стирание грани между высоким искусством и кичем. Быть может, Умберто Эко поторопился, ведь постмодернизм, как явление крайне симптоматичное для нашего времени, определяет сегодня не только направление искусства, но и само общественное мировоззрение. Хотя что означает это явление с христианских позиций, до сих пор определенно и вразумительно не сказано.
Вряд ли я сумею сказать здесь что-то окончательно проясненное. Для того чтобы рассуждать о постмодернизме, нужно серьезно отслеживать развитие современного искусства, быть в курсе всего нового и последнего. Я в этом «пост-» не специалист, но не думаю, что постмодернизм мертв. И, воспользовавшись случаем, хочу несколько слов сказать об одном постмодернистском перформансе, который имел место в Центральном выставочном зале московского Манежа в то время, когда в нашей церкви, расположенной окнами напротив, служилась всенощная под Введение Богородицы во храм. Как то обычно происходит, в декабрьские дни в Манеже открылась очередная выставка российских художников. Некогда это были отчетные советские выставки, где мы либо с грустью, либо кривя губы созерцали в соцреалистических полотнах художников, чуть более свободных, чем другие, какие-то затаившиеся по углам незаметные переходы к полуформализму или полуабстракционизму. И все мы очень желали освобождения искусства от уз соцреализма, сковывающих полет творческого воображения. Узы пали. Нет больше ни соц-, ни просто реализма, остался лишь полет творческого сознания. Вместо союза художников — разнообразные частные галереи, направления, множество свободных, независимых художников, маргиналов.
Некоторые из них получили возможность показать себя на этой выставке. Среди них и некая группа «Вперед». Еще недавно так назывались в основном колхозы и леспромхозы. Другое название этой группы свободных художников, ищущих самовыражения и не скованных никакими узами, тоже почему-то звучит очень по-советски: «Юный безбожник». Возглавляет ее Авдий Тер-Аганян, человек средних лет, который всех интересующихся посвящает в секреты своего творческого процесса: он покупает софринские иконы и либо что-то дорисовывает на них, либо в каких-то отдельных местах приклеивает поверх вырезанные из порнографических журналов части тела. Но разговор не об этом несчастном человеке. Как водится на таких мероприятиях, среди всех прочих развлечений, которые были предложены знакомящейся с произведениями искусства публике, были устроены самые различные перформансы, в том числе и этой группой «юных безбожников». За определенную таксу, которая разнилась, можно было или плюнуть на предложенные иконы (обычные бумажные и пластмассовые, купленные в церковном магазине), или разорвать их, или наступить ногой. И наконец для людей, богатых кошельком, было предложено — как венец перформанса — за довольно изрядную сумму разрубить топором две деревянные иконы.
За тридцать сребренников?
Нет, нынешнее христопродавство дороже стоит. В этом смысле оно идет в ногу с дефолтом, кризисом и ростом человеческих потребностей. Чего было достаточно для Иуды, уже недостаточно для продолжателей его дела в конце XX века.