Как следует оценивать то, что крайние монархисты даже об Иване Грозном говорят с придыханием, считая его неприкасаемым и чуть ли не сегодня-завтра новоявленным святым?
Подобного рода воззрения были изложены в одной из книг покойного митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского. Я думаю, что они связаны не столько с личностью Ивана Грозного, сколько с гипертрофированным восприятием идеи монархии, восприятием, близким католицизму, когда непогрешимость верховного епископа в какой-то мере переносится налицо монарха и вынесение оценки, тем более суда его деятельности ставится за пределы и земной истории, и даже совести христианина. Видимо, к такой крайности, как и к любой крайности, нужно подходить соответственно.
Как должен православный человек относиться к захоронению «екатеринбургских останков», которое происходило 17 июля 1999 года в Петропавловской крепости?
Удивительная сложилась картина в те ответственные и важные для нас дни юбилея убийства Императора Николая II и членов его семьи. Хотя другого мы и ждать не могли. Понятно, что первый долг нашей Церкви и всех православных христиан — это долг прославления новомучеников, и особенно тех, которых мир не понимает и не принимает. Ведь на самом деле даже о тех святых, которые общепризнаны, люди почти ничего не читают и не знают. Знали бы о митрополите святителе Серафиме Чичагове, о его патриотической деятельности, о его борьбе с либеральными веяниями того времени, о его, как бы нынче написали, «мракобесии», связанном с глубокой верой в заступничество и чудеса преподобного Серафима Саровского, — не приняли бы и его, так же как не принимают сейчас канонизацию Николая II. Знали бы, чему действительно учил святой праведный Иоанн Кронштадтский и что в его проповедях и свидетельстве о жизни во Христе вовсе не было той розовой экуменической водицы, той сладостности, с которыми зачастую сегодня связывается его образ, — не приняли бы точно так же, как не принимала его «прогрессивная общественность» в конце прошлого — начале нынешнего столетия. Об этом просто мало кто знает, а о царе знают все. И поэтому в последние годы, когда заходил разговор о возможной, чаемой и предстоящей канонизации убиенного Императора и членов его семьи, сторонники одних политических взглядов говорили: «Хотят канонизировать Николая Кровавого, находившегося под влиянием Распутина!», сторонники других — «Принявшего от Александра III великую и мощную Россию и доведшего ее до поражения в японской войне, в первой мировой войне и наконец до революции!» И вдруг, словно по мановению какой-то волшебной палочки, все эти разговоры смолкли, а возникли другие: гражданская ответственность, необходимость покаяния, наша общая вина за совершившееся 80 лет назад в Екатеринбурге чудовищное злодеяние… К чему вдруг такая перемена, такая спешка? Не к тому ли, чтобы сейчас, хоть и помпезно, но явно поспешивши, похоронить, о подлинном значении слова «покаяние» и не вспомнив? А ведь покаяние — это внутреннее изменение, реальное пред лицом духовной святости, пред лицом святых угодников, в которых проявилось и воссияло слово Божие. И если бы общественный деятель, или ученый муж — ныне прогрессивный либерал, или осмелевший сегодня журналист осознали бы свою вину как боль и стыд, лежащие на сердце, то сказали бы: «Да, я лично был причастен к этой страшной трагедии тем, что многие десятилетия состоял в партии, которая санкционировала и все годы советской власти одобряла это убийство»; «Да, мой грех в том, что я достиг ученой степени за диссертацию об экономике мирового социализма и прогрессивном рабочем движении в странах Западной Европы»; «Да, я воспевал великие стройки социализма, БАМ, Афганистан и был радостным провозвестником правды для программы “Время”»… И если бы был сделан этот шаг, действительно свидетельствующий о покаянии, то можно было бы ожидать и следующего, когда естественно признать: «Я буду до конца сокрушаться о том ужасе стыда и лжи, которые вошли в нашу жизнь, но впредь возглавлять что бы то ни было, поучать и даже просто, информировать не имею права». Однако никто же этого не сделал. Ни один человек из всей величественной толпы высокопоставленных людей, собравшихся в соборе Петра и Павла, никак не изменил ни своего образа жизни, ни рода общественной деятельности. Так о каком же покаянии все время говорилось в эти дни?