С одной стороны, Церковь призывает к воинской службе, к защите Отечества, с другой — все чаще армию используют в качестве политической дубинки; кроме того, проблема дедовщины остается нерешенной. И верующие, и неверующие юноши призывного возраста задаются вопросом: как быть?
Ситуация с армией, действительно, очень тяжелая. И такого поверхностного оптимистического отношения, что, мол, давайте все служить ни на что невзирая, лично я никак не разделяю. Но при всем том ведь никто не отменял того, что мы живем в государстве, окруженном отнюдь не только дружественными нам народами и державами. Мы же не можем вслед за Троцким повторить, что не надо ни мира, ни войны и давайте все разойдемся. Как на такой призыв отреагируют наши соседи, в общем, понятно. Ну что делать? Значит всякому, кто имеет мужество, нужно стараться исполнить свой долг, и не перед какими-то политиками, не перед каким-то режимом, но перед Родиной и перед теми людьми, которые могут вновь оказаться под пулями, как это произошло, скажем, в роддоме Буденовска.
Должен ли сегодня православный человек, служащий в армии, участвовать во всех тех войнах, которые ведет государство?
То, что я сейчас скажу, не нужно воспринимать в том смысле, что кто так не поступит, тот согрешит, или, тем более, что я призываю матерей посылать своих сыновей на войну. Не имею я дерзновения так говорить и не говорю. Будем считать, что речь идет о норме, о принципах отношения к войне и о том, что часто мы им не можем соответствовать. И снисхождение здесь куда как более понятно. Только после такой оговорки я могу все же сказать: ну хорошо, а ежели не пойдет воевать православный — первый, второй, третий, десятый… — что будет? Что будет со страной, у которой не окажется тех, кто должен служить на границе, работать в разведке и контрразведке, ловить преступников (хотя наша милиция может и не нравиться, и есть за что), собирать налоги (хотя нас вполне обоснованно не устраивает то, как эти налоги налагают и чем при этом руководствуются)? Что будет с женщинами, детьми? Конечно, можно отказаться на войне брать оружие, но ведь это означает, что его за тебя будет вынужден взять другой. И даже если я за такой отказ проведу три года в тюрьме, а тот, другой, на войне погибнет, то исполню ли я завет Христа, который сказал, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13), или окажусь слаб и малодушен? Ведь предел же можно себе положить. Тот предел, о котором еще Иоанн Креститель говорил римским воинам. Когда они спросили его, не лучше ли нам все оставить и уйти, он ответил: Ничего не требуйте более определенного вам (Лк. 3, 13), но просто никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь [тем, что имеете] (Лк. 3, 14), то есть исполняйте свой служебный долг.
Вот правило, по которому может и должен поступать православный юноша, оказавшийся в экстремальной ситуации. В конце концов, за праведность той или иной войны ответят те, кто ее начал и организовал. Солдат, исполнивший свой армейский долг, ответит за исполнение долга.
Но если ты считаешь, что эта война преступна и тебя вынуждают защищать не Отечество, а чьи-то грязные политические интересы и посылают выполнять заведомо гибельные приказы, разве при этом не меняется понятие долга?
Действительно, ужас сегодняшней ситуации ни с чем не сравним. В первой чеченской войне наши солдаты шли воевать, зная, что иные их начальники — предатели и что главный враг часто не тот, кто стоит по ту сторону окопа, а тот, который шлет их вперед. Такого, как в той войне, в России никогда не было. Поэтому можно и должно отказываться от исполнения преступного приказа. Нельзя заставлять себя добивать пленного, насиловать женщину, пытать врага, даже если от тебя этого требуют. Здесь должно быть повиновение правде Божией, которое выше повиновения любым человеческим законам. Но невозможно отказываться рисковать собой, если вместо тебя пойдет рисковать кто-то еще. И как бы ни был преступен режим, от этой сопряженности друг с другом никуда не деться. Ну что тут поделать? Трагическая коллизия. Каждый сам должен принимать решение.
Как Церковь определяет свое отношение к нынешнему чеченскому конфликту? Расценивает ли его как религиозный?
Это очень непростой вопрос. Как известно, официальная церковная позиция, сформулированная Святейшим Патриархом в соответствующих постановлениях Священного Синода, исходит из того, что конфликт в Чечне не является собственно конфликтом между христианством и мусульманством. В самом общем смысле это действительно так, потому что на территории нашей страны живут и другие мусульмане, с которыми у православных христиан и отчасти у представителей иных религиозных конфессий вполне корректные отношения. Существуют также определенного рода формы сотрудничества и в социальной области, и в некоторых иных сферах общерелигиозного делания. Скажем, в минувшие десятилетия это была ныне неверно понимаемая, но тогда вполне искренняя борьба за мир разных религиозных конфессий. Сейчас, наверное, можно привести и другие примеры.