— Морена тебя забери. Живой! — Гремел он, хватая морщащегося от боли друга, с восхищением заглядывая в глаза.
— Слава Роду не придется погребальное кострище складывать. — Улыбался он, полыхая счастьем. — Я-то слаб еще, бревна таскать, а на хворосте-то, не дело друга на Калинов мост провожать.
— Чего ты несешь. — Отвесил подзатыльник знахарь по перевязанной, белой тряпкой, голове. — Какой Калинов мост.
— Ты же сам говорил, что плох он, и что на все воля богов. Вот я и подумал, что Морена свою волю проявила, и его к себе, значит, на проживание ждет.
— Тебе вообще думать нельзя, дубина ты стоеросовая.
— Ага. Как только в голову какая-нибудь мысль заскочит, сразу дюже больно становится. Я стараюсь не думать. Лишнее это, да и вроде как заживает быстрее. — Согласился Бер и потрогал голову, словно показывая, где именно заживает.
— Ладно, пойду я. Надо к воеводе зайти, сказать, что очнулся герой наш. Велено было, чтобы без задержек. — Волхв, многозначительно поднял вверх указательный палец и рассмеялся, а потом резко сменив тон забрюзжал. — То же мне командир на голову. Воевода он, видите ли. И кому? Самому служителю Перуна. Совсем с этой суетой страх потеряли. Обижусь и уйду. — Щербатый грозно посмотрел на друзей, и вдруг, неожиданно отвесил еще один подзатыльник рыжему:
— Что ты мнешь Федограна как девку. Не видишь, что ему больно. Ребра едва срослись. Хочешь своими медвежьими ухватками всю мою работу испортить. Не чапай парня. — И вновь: «шмяк». — Ладонью по макушке.
— Да я ничего. — Смущенно забормотал Бер. — Я аккуратно. Что я. Не понимаю, что ли.
— Вот и не тискай. — Смягчился старик, и уже выходя их дверей буркнул. — Нагеройствуют там, а мне отдувайся.
Они остались одни.
— Ты это. Прости меня, если больно сделал. Не со зла я. Обрадовался, что ты живой, вот и не удержался. — Угрюмо пробормотал Бер потупившись в пол.
— Все хорошо.
— Правда! — Настроение у него мгновенно изменилось, и вдруг рука резко опустилась вниз под лавку, выхватив оттуда странное существо. Коричневый всклоченный комок шерсти, размером с хомяка, без всякой одежды, зато с шапкой — колпаком, зеленого цвета, на голове, с крючковатым носом и ушами чебурашки.
— Ты кто? — Задал вопрос парень, рассматривая с интересом это создание, брыкающее тонкими ногами, в попытке вырваться из держащих его за воротник пальцев.
— Отпусти. — Пискнуло оно тоненьким голоском. — А то воеводе нажалуюсь. Он тебя накажет.
— О как. Воевоооде. — Протянул Бер и почесал затылок задумавшись, и рассматривая болтающееся около его носа маленькие ноги. — А чем докажешь, что с Митрухом знаком? — Выдал неожиданно он гениальную мысль, видимо вычесанную из головы пятерней. От такого хода мыслей даже, пойманный незнакомец, или незнакомка, пойди его разбери, растерялся, не зная, что ответить, и перестал трепыхаться, уставившись глазами, черными бусинами, в застывшее в немом вопросе лицо.
Привыкший уже, ко всем этим проявлениям чертовщины, окружающие его все последнее время, и потому совсем не удивившийся, Федор, коснулся друга рукой.
— Посади-ка его рядом со мной, и не отпускай. Поговорим, потом решим, что делать.
Но в это время скрипнула дверь, и вошел, Вул. Обернувшийся на скрип рыжий, с криком: «Заходи дружище!», попытался сделать приветственное движение, взмахом ладони, забыв на радостях, что держит ими пленника, и разжал пальцы. Освобожденный таким неожиданным способом незваный гость, с писком грохнувшийся на пол, быстро засеменил лапами, и попытался сбежать, нацелившись в щель между полом и стеной. Но он не учел, что имеет дело с учениками Яробуда, воспитанными, мгновенно принимать решения, и также, мгновенно, воплощать их в жизнь. К тому же еще вмешалась, нечеловеческая реакция оборотня. Старый пыльный валенок, стоявший в углу, недалеко от входа, не дал совершится непотребному. Точный бросок Вула, угодившего точно по затылку, сбил удирающего, почувствовавшего уже свободу беглеца, с ног, а ловкие пальцы Бера, вновь ухватили за шиворот.
— Ты куда. — Обиженно произнес увалень. — Мы же с тобой поговорить хотели. Почему ты такой непослушный? Вон чуть Федограна не расстроил, а ему нельзя, он болеет. Садись давай вот тут рядышком. — Говорил он одновременно с этим устраивая нежданного посетителя себе на коленку, и сам садясь назад на чурбак. — Только не убегай больше. Не надо. Все равно ведь не получится.
Пока он совершал все эти действия, оборотень подошел к Федору и радостно обнял того за плечи.
— Я рад, что ты не покинул нас, брат. — Улыбался он. — Я просил об этом в молитвах Девану, мою богиню, ее отца Перуна, и создателя мира, Рода. Даже богиню смерти — Морену, умолял не забирать тебя. Они услышали меня, и ты жив.
— Спасибо брат. — Улыбался Федор, не смотря на боль в голове и груди. Теперь он был уже не та размазня, дрожащая страхом, и скулящая от каждого пореза на пальце. Этот мир изменил его, сделал мужчиной, пусть и молодым, с легким пушком вместо бороды и усов, но мужчиной. Даже мыслить парень начал по-другому. Появилось то, чего никогда раньше не было. Ответственность. За друзей, за город, за себя в конце концов. Мышцы налились силой, стали узловатыми и эластичными. Взгляд суровым, а в волосах светилась седая прядь, одна единственная белая полоса в челке, память о пещерном медведе.
— Я тоже рад что ты выжил. — Он сжал облокотившуюся на лавку ладонь оборотня. И что ты жив, ткнул он в плечо Бера. — И улыбнувшись добавил. — Брат.
Это, простое, казалось бы, действие, произвело неожиданную реакцию, с последним. Он вдруг выронил существо, которое держал в руках, которое, впрочем, бежать уже никуда не собиралось, помня последствия, следующие за подобным поступком, и потому спокойно осталось на лавке, куда упало, около Федора.
— Ты назвал меня братом?!!! — Воскликнул здоровяк, и его глаза увлажнились. — Ты правда так считаешь? — Он с надеждой посмотрел на Федограна, а потом перевел взгляд на оборотня. — И ты тоже?
«Что это с ним». — Подумал наш герой, и вопросительно посмотрел на Вула, но тот лишь загадочно улыбнулся, и кивнул в сторону Бера, мол: «Сам у него спроси».
— Ты чего?
— Я при вас все время был, как приемыш в семье. Сослуживец, друг, конечно, но не родственник. Теперь же ты меня братом назвал. Теперь я, как и Вул… Названный брат. Да я за это… — Он не смог договорить, захлебнувшись чувствами.
— Так мы давно уже тебя как брата воспринимали. — Смутившись такой реакции, казалось бы, на простые слова, произнес Федор, и вдруг обратил внимание на внимательно прислушивающегося к разговору, стреляющего, переводя глаза с одного на другого, пенника.
— А ты чего тут свои лопухи растопырил. Кто такой? Как зовут?
— Лопухи…! — Засмеялся, сообразив, что имел в виду наш герой, рыжий. — Это же надо так уши назвать. А ведь и вправду похожи.
— И ничего не лопухи. У самого тебя лопухи. — Набычился тот, превратившись в мохнатый колобок. — Шишок я. Илькой кличут. За тобой приглядываю. Воевода просил, чтоб ты, значит чего не учудил, как тогда в харчевне. Мало ли чего еще непотребного сожрать надумаешь. Вот я и приглядываю.
— Шпионишь. — Подвел итог этому монологу Федор.
— Ну и шпионю, а чего тут такого. Я же шишок. Нечисть вредная и злобная. Меня вообще-то бояться положено, а тот бугай за шкирку. Вот буду ему теперь пакостить, мисочкой с медом в углу не отделается.
— Так ты домовой. — Догадался парень.
— Причем тут домовой, совсем не домовой, тот к одному строению привязан, а я существо свободное, я волю люблю. Говорю же. Шишок я.
— Не приставай к нему. — Внезапно вступился за пленника Вул. — Слышал я о них много, вот только вижу в первый раз. Скрытные они. С ним разговаривать бесполезно, он, что помело, так заболтает, что голова кругом пойдет. Нежить он. Живет где хочет, делает что хочет. Стрибога создание. Он его себе для развлечения создал, да потом выгнал. Неудачные получились. Болтливые очень.
— И ничего не выгнал. Он нас в мир отпустил, свободу дал…