Затем уже полетели гранаты, закрепившихся во рве бойцов, после чего два инженера закинули верёвочные лестницы с кошками. Впрочем, некоторые бойцы умудрились залезть и без этого, но большинство полезло следом уже по этим лестницам, а сами инженеры принялись тут же разравнивать подъём, готовя плацдарм для следующих групп.
Убедившись что мои товарищи уже навязали бой в самой траншеи, я и сам спрыгнул ров и сохраняя ускорение на полном разгоне взбежал к брустверу и на собственной инерции кое-как завалился наверх, после чего из лежачего положения боком скатился и в саму траншею, упав в грязь и тут же заняв положение для стрельбы. Но врагов не было, лишь трупы и моё отделение, которое не понесло потерь.
— Как-то… просто… — недоверчиво произнёс Криворукий, на нагруднике которого красовались три свежих обугленных пятна от попаданий лазгана. — Опять фосфором накроют что ли?
Я же тем временем поднялся и начал оглядываться, запрашивать доклады других бойцов. Мы заняли сто метров траншеи и прошли на двадцать вглубь, не встречая достойного сопротивления и добивая потерявших всякую твёрдость и боеспособность культистов. Всё было действительно легко и из-за этого моё чутьё вопило. В это же время командир взвода доложил обстановку и к нам бросили подкрепления, попутно отдав приказ продвигаться ещё глубже.
И мы продвинулись, зачищая одну траншею за другой, выжигая блиндажи и простреливая головы даже трупам, а то мало ли встанут ещё. Но после столь короткого боя снова пришло затишье, лишь гул нашей техники, выгружающих пехоту, разрезал эту тишину.
Нутром я догадывался, что мы шли прямо в ловушку, но что могло нас остановить? Мы же шли клином, то есть двигались как единое целое. Как-то отрезать нас друг от друга было практически невозможно. Легче уж будет уничтожить весь полк.
— Беда, — вдруг тихо прощебетала Птичка, после чего меня пронзил вовсе не мой страх.
Нечто ужасное произошло прямо сейчас, что смогло отразиться на варпе и дойти аж до моей души через Птичку. И в этот момент наступил кошмар. Десятки чудовищной силы взрывов осветили половину планеты. Атомные боеголовки сдетонировали в небесах, нанеся непоправимый вред атмосфере. Наше ПРО смогло их уничтожить хотя бы там, но эффективность была далеко не сто процентов.
— ВСПЫШКА СПРАВА!!! — заорал я, пока ядерный гриб ещё только рождался, а ударная волна неслась на наши позиции.
Враг пошёл на самые отчаянные меры и хоть для полного уничтожения планеты вооружения у него не имелось, но даже взрыв небольшого арсенала атомного оружия мог навсегда изменить климат, уничтожить всё живое и превратить Оранхелию в мёртвый мир.
И ведь при всём этом нас это не остановило, мы спрятались в траншеях, снаряжение наше было создано для сражений и в худших условиях, как и вся техника имела дополнительные фильтры и проектировалась таким образом, чтобы выдержать ударную волну даже стратегического атомного вооружения. Не на ближней дистанции разумеется, но всё же уничтожить даже полк, часть которого вечно окопана и в укрытия было невозможно. Ведь наши позиции простирались на сотни километров. В эпицентре никто не выживет, но остальные ещё до выпадения первых ядерных осадков продолжит наступление.
Но как только взрывы затихли, то я посмотрел на небо, где вырастали ядерные грибы. И в этот момент на меня снизошло осознание. Враг и не целился в нас, большинство грибов находилось в стороне Крепости, в то время как на наших позициях произошло раза в три меньше взрывов.
— Всё очень плохо, — добавила Птичка, пытаясь стать ещё меньше.
В атомном пламени сгорели десятки миллионов людей, которые бежали к крепости и пытались спрятаться. Однако их не впустили внутрь, как и изначально их никто не собирался спасать. Им была уготовлена иная роль, роль жертвы. В этот же момент взрывы прогремели и в городе-улье, подрывая некоторые его районы изнутри. Атомное пламя беспощадно забирало жизни. Это был самый настоящий геноцид и кровавость его привлекла внимание того, кто уже поклялся остановить Неодолимый Крестовый Поход.
Сразу же варп исказился и шторм охватил флот тёмных эльдар, что всё это время сражались с флотом Империума на границах системы. Чтобы друкхари не хотели сделать, но они опоздали. Вечная ярость и нескончаемая ненависть прорывалась в этот несчастный мир и с гневным воплем начал возвышаться тот, чьё пламя стало ярче света родной звезды Оранхелии.