13
Деревня Неведения лежит у наших ног. Из предосторожности мы вначале забрались в гору, чтобы обогнуть деревню с запада, и остановились около таблички указателя на обочине почти неприятно пустой подъездной дороги. В эпоху катящихся колес въезд был разрешен лишь поставщикам да отельному транспорту[49] . Штук пять машин виднеются сейчас на узких улочках между деревянными домами и шале. Но, кажется, в них пусто, как пусто и вообще в деревне, даже нашим биноклям не удается обнаружить ни мизинца зомби, ни пятки болванчика. На скамейках, на площадках, в кафе, на тропинках, на крышах или лужайках — нигде нет ни тех, ни других. Свободную от машин деревню кто-то освободил и от людей — конечно же Хаями, думаем мы, видавшие виды гриндельвальдовцы, наверняка он засунул всех в аннигилирующий трансформатор, чтобы запустить двигатель АТОМа. Зачистка, Шперберов термин для обозначения полного удаления нехронифицирован-ных тел из определенного ареала. Когда-то здесь было триста обитателей и как минимум столько же туристов. Мы нервозно поеживаемся меж луговых цветов и высоких трав, будто случайные путешественники, которые заблудились в эвакуированной зоне боевых действий и ждут, что артиллерийский град вот-вот разрушит райский вид на ледяные скалистые пики Мёнха и Айгера. Если повернуть голову, на фоне вселенской синевы неба видишь кабинки подвесной дороги на Шильдхорн, которые якобы слегка покачиваются. В одной из них в бинокль различимы фигурки людей. Несколько утешает, что зачистка не добралась так высоко, хотя замаринованные в воздухе бедняги вызывают у меня жалость, как и авиапассажиры. Мы решили коротко передохнуть, прежде чем нас, подобно шестистам поселянам и туристам, поглотит и сотрет в порошок Нечто. Облокотясь на валуны и рюкзаки, мы сидим вполоборота друг к другу, пьем из одной бутылки, разглядываем наши голые икры, горными ботинками касаемся друг друга. Мои спутники кажутся утомленнее, чем того можно было ожидать от простого горного турпохода; в конце концов, они такие же профессионалы, как и я. Или же мне так кажется, и перед лицом опасности я ищу доказательств, что наши жизни текли дальше после происшествия на Пункте № 8 и пять лет наполнили нас, пока остаток универсума хранил свежесть, как в морозильной камере Господа Бога.
— Следующая цель — Монтрё[50], — громко и отчетливо говорю я. — Если мы здесь выстоим.
— Шпербер! — понимают оба одновременно; все-таки они видели, как наш хронист вместе со мной и Дай-сукэ отправился на прогулку вокруг озера после второй конференции.
Заяц уже превращался в осу и обратно, наши пушки могли уже многократно выстрелить друг другу в лоб, когда-то мы были коллегами, почти друзьями, и надо ловить момент, пока мы не превратились в соперников и жертв. Шпербер не появился на третьей конференции, и правильно сделал, заявляет Анна, даже не подумав вначале посоветоваться с Борисом. В черной кофте без рукавов, она всем телом повернулась ко мне, и одно это чувствительно мешает сконцентрироваться на крайне важном и долгожданном кратком изложении долгой истории последних двух с половиной лет нулевого времени — по крайней мере, насколько ее знают или хотят рассказать мне Борис и Анна, после того как я выдал им возможное местонахождение Шпербера, которого, как мне давно казалось, было бы желательно навестить перед Женевой.
Но теперь надо признать, что и в Монтрё может быть небезопасно. Кровавые акции «Спящей Красавицы» не породили неизбежно то развитие событий, которое вылилось в скандальную третью и последнюю конференцию. Безупречно пронзенный рапирой серб, восьмидесятилетний эсэсовец с пущенной в лоб пулей и разоблаченный оружейный барышник, получивший за обедом ее сестру в левый висок, еще не были достаточными причинами, чтобы зомби перестали доверять друг другу. Но в сентябре второго года был ликвидирован один из наших, впрочем, в полной мере того заслуживший, экс-телохранитель Торгау. Этот рослый блондин отделился от клана Тийе и переехал (как выяснилось, совсем не случайно) в роскошный дом на одной из оживленных площадей, которую принялся методично опустошать, подбирая материал для своих инсталляций, живых скульптур, извращенных, садистских и безысходно убийственных полотен, по сравнению с которыми декорации Хаями смотрелись детской шалостью. Но до того как новые женевские жители договорились об учреждении какой-нибудь полиции или правосудия, чтобы положить предел бесчинствам кровожадных бандитов из нашего числа, посланная к Торгау делегация, в которую входил и Борис, обнаружила этого отнюдь не тело-хранителя на улице перед собственным домом. Припаркованная наполовину на тротуаре машина, видимо, надежно скрыла заговорщиков, дожидавшихся своего выстрела. Лежавшие вокруг пули из пистолета Торгау и кровавый след на несколько метров свидетельствовали, что он умер не сразу. Стоя на расстоянии четырех-пяти метров от смертельно раненного, исполнитель приговора был в недосягаемости для выстрела и мог дождаться конца, чтобы затем подойти ближе и бросить розу на длинном стебле на громоздкое тело садиста и убийцы, которого вскоре убрали с площади и похоронили отдельно от его жертв.
В «Бюллетене № 11» Шпербер высказал сомнение, что эта казнь — дело рук бригады «Спящая Красавица». В двенадцатом выпуске он отрицал их причастность к убийству Тийе, вызвавшему еще более серьезное беспокойство, даже панику, причем возложение красной розы в данном случае выглядело совершенно бессмысленно и цинично. Вскоре поползли слухи, тем более что в приозерной вилле, где проживал клан Тийе с детьми, телохранителями, супругами-референтами Штиглер и переводчицей Кристин Жарриг, как будто ничего не переменилось, за исключением, конечно, устраненного Торгау и убитого национального советника. Потом исчез и Мёллер, которого многие подозревали в желании занять место Тийе во всех смыслах. Как рассказывал Дай-сукэ, решительно закрывший свой клуб после убийства Тийе, в следующем так и не вышедшем выпуске «Бюллетеня» Шпербер планировал анонсировать существование так называемой «Группы 13». Опираясь на возведенный в абсолют лозунг «Руки — прочь!», как к тому некогда призывали ЦЕРНисты, группа якобы поставила своей целью в интересах ВАС/человечества и беспрепятственного времяпорядка истребить всех поголовно НАС/зомби, а в конце, по логике вещей, самоликвидироваться. Причем заклятые враги «Спящей Красавицы» намеренно использовали чужую флоральную подпись, дабы посеять страх среди нас, потенциальных жертв.
— С тех пор мы живем как на Диком Западе. С тех пор у каждого есть вот это… — Борис показывает на пистолет во внешнем кармане рюкзака. — Приходя в Женеву, носишь пушку всегда на виду, на поясе или прямо в руке. Ты ведь удивился, когда в охотничьем зале я пообещал застраховать заднюю дверь?
Из глубины рюкзака он достает серый диск, напоминающий хоккейную шайбу. Противопехотные мины такого рода (позаимствованные из обильных запасов швейцарской армии и хронотехнически модифицированные) стали привычным делом в Женеве после убийства Тийе и использовались для безопасности спален или целых домов. И все-таки на третьей и последней конференции договорились о предупреждающем знаке, «синей перчатке», которую либо рисовали на стене, либо грозно вешали на какую-нибудь палку или ограду дома. Впрочем, то был единственный позитивный итог встречи на острове Руссо, состоявшей из ожесточенных споров, денонсирования всех общественных начинаний, ЦЕРНистского признания банкротства, агрессивных и путаных предположений, кто относится к «Спящей Красавице», а кто к «Группе 13» (называемой так, хотя тринадцатый Шперберов «Бюллетень» не вышел). Многие были убеждены, что отсутствующие зомби, по крайней мере популярные личности вроде Шпербера, Мёллера и Берини, разделили судьбу Торгау и Тийе. Дрожа от гнева и ужаса, участники конференции покинули остров еще более смехотворным и сложным образом, чем прибыли. В «Бюллетене № 12» был опубликован шедевр логистики Хэрриета, предложение по проведению и организации третьей конференции, столь мудреное и параноидальное, что большинство зомби участвовали, наверное, ради самой процедуры открытия, когда раздетая хрупкая Кристин Жарриг встречала участника на мосту, ждала, пока тот тоже разденется, и надежным лоцманом вела его через минное поле ей одной известным путем к месту встречи.
За последние два года Борис с Анной еще дважды были в Женеве. Обычай прежних дней идти первым делом к одному из киосков утратил смысл, потому как ни рядом с заирским господином в Зале Совета во Дворце Наций, ни около углубленной в свой эластичный двухчастный инструмент супруги оперного певца в отеле «Лез-Армюр», обремененной пышнейшей грудью Спящей Красавицы, которой прежде дозволялось не меньше дюжины раз в год, при хроносферном приближении очередного подписчика «Бюллетеня», пробуждаться для грандиозного, растянутого почти на четыре года наслаждения, ни на столике в салоне удаленного замка Коппе, ни в четвертом (самом досадном) месте раздачи «Бюллетеня» больше не было свежих выпусков. По всей видимости, двенадцатый номер стал завещанием доктора Магнуса Шпербера. Теперь, когда бар Дайсукэ больше не работал, было заведено без оружия и в пристойной одежде, то есть почти голым, направляться на площадь Бург-де-Фур, чтобы получить советы и информацию во врачебной практике Пэтти Доусон и Антонио Митидьери. Лишь этот неколебимо благотворительный институт, детище двух, казалось, неспособных к такому поступку людей, продолжал благородную традицию женевского гуманизма.
50
Монтрё — фешенебельный швейцарский курорт на берегу Женевского озера, где останавливались многие знаменитые люди. С 1961 г. до самой смерти в 1977 г. в отеле «Монтрё-Палас» жил Владимир Набоков.