Через двести метров мой проводник меня окликнул и показал снова жестом: сворачиваем. Тут был темный переулок. Под ногами гремел металлический настил. Я с удивлением обратил внимание, что настил состоял из больших железных щитов, из которых раньше делали коммерческие киоски. Из той же жести были построены и косые домики, в которых тут жили и торговали. Как они зимой в них не дубеют?
Это была гастрономическая улица: по обе стороны тянулись прилавки со свежим карпом, среди огромных кусков льда отдыхали сомы, извивались похожие на мелких ужей угри. Рядом размещались передвижные кухни – большой поднос на колесах, газовая горелка, много масла и копоти, — и живые глазки поваров: попробуй, не пожалеешь! Тут пекли рыбу, коптили свинину, жарили картошку. Ароматно тянуло от торговцев мома[15], скворчала соевая лапша. Рядом, под целлофановым навесом, — целый амфитеатр белых пластиковых табуреток, усевшись на которые жадно поглощали еду клиенты кухни.
Мы прошли насквозь этот импровизированный ресторан, свернули в тупичок, и тут мой проводник поднял лист жести, под которым оказалась неосвещенная лестница. Мы полезли по ней вниз, я очень боялся упасть, поскольку не видно были ни зги, и вот впереди стал различим свет лампочки, а за ней – еще одна. Перпендикулярно от лестницы открывался проход, что-то вроде коридора. Он был освещен цепью разноцветных лампочек, свисавших с электрического провода. Коридорчик был узенький, а его «стены» представляли собой груды коробок с товаром, похоже – чаем, женьшенем, какими-то травами. Странно, но даже на этой скрытой подземной «улице» нам встретилось несколько «прохожих». Здесь появление белого уже было встречено с удивлением – они вежливо улыбнулись и шутливым тоном сказали что-то моему сопровождающему.
Проход вывел нас к круглой площади метров пятнадцати в диаметре. «Крыши» и каких-либо надстроек над ней не было, над головой мерцало уже ночное небо, и гулял студеный высотный ветер. Я поднял голову, увидел в прорехах туч блеклое из-за городского засвета созвездие Медведицы, а также дюжину далеких, и потому выглядящих будто сделанными из соломки, переходиков и мостков между уровнями где-то наверху. Они были так высоко над головой, что, казалось, предназначены для того, чтобы ходить от одного созвездия к другому.
Посредине площадки был маленький прудик с золотыми рыбками – и скоро, если начнутся ночные заморозки, их нужно будет переселять в аквариумы, но Шанхай — место чудес, и потому нельзя исключать, что вода в прудике подогревается. Провожатый отрыл дверь одного из домиков, окруживших площадь, и, войдя в дом вслед за ним, я снова охнул от удивления.
Это была чайная, причем, судя по всему – не из дорогих. Обои с золотым тиснением, низкие деревянные сидения без спинок. За ближайшим ко входу столиком (красное дерево, витиеватая резьба – драконы и волшебные птицы), сидел китаец лет сорока. Лицо немного одутловатое, одет в стилистике бренда Jesus Christ: широкая льняная рубаха или хламида сероватого цвета без ворота, просторные штаны. Ладонью он указал мне место напротив, и я присел на неудобный низенький табурет. Парню, который меня сопровождал, мужчина отдал несколько отрывистых команд на китайском, и тот встал у двери.
Перед человеком на небольшой горелке закипал терракотовый чайник. Он налил сначала мне, потом – себе. Это был китайский жасминовый чай. Мы сделали по глотку, и только тогда он заговорил. Без свойственной китайцам вежливости, даже наоборот – с подчеркнутым нажимом. И что странно, говорил он на мове и очень чисто. Без всякого акцента, значительно лучше меня самого. — Вы никогда не будете хозяевами собственной земли! – выдав это, он еще раз глотнул чая, внимательно всматриваясь в выражение моего лица. Может быть, на это нужно было что-то ответить, но я не знал, что и как. Поэтому просто сделал глоток – причмокнув, поскольку в китайской традиции это означает, что питье нравится гостю. Моего собеседника, судя по всему, отсутствие реакции раздражило еще больше. Он продолжил. — Не пришли бы мы – пришли бы русские. Или литовцы! Или венесуэльцы! Или катарцы! Вы, — он защелкал пальцами, пробуя подыскать верное слово, – вы просто ге-не-тически неприспособлены к достойной жизни. Исторически вы всегда были рабами. Вами заправляли то поляки, то русские. И вы привыкли. Терпеть и повиноваться. А когда есть седло, найдется и всадник!
Я пожал плечами – может, так и есть, если он так говорит. Мне хотелось как-то перейти к делу, но я знал, что именно таким образом китайцы обычно к делу и переходят. Правда, начинать с оскорблений не входит в их обязательную программу. — Вам нравится, когда вами помыкают, – продолжил он. – Раньше я думал, что это такой общенациональный мазохизм. Но, повоевав тут, я понял, что это всего-навсего лень, – испытывающе разглядывая меня, он глотнул еще чая. – Вы неспособны отстаивать свое. Столкнувшись с мало-мальски серьезным вызовом, вы прячетесь. Когда вам наносят оскорбление, когда надо либо погибнуть самому, либо уничтожить того, кто вас унизил, вы просто бежите, замираете, думаете, что надо переждать. Всех ваших героев убили. Предали, обманули. Может быть, честь не позволяла им давать отпор теми же средствами, которые пускались в ход против них. Может быть, они в чем-то даже стоили нас. Может быть, нам они дали бы бой. А вы… — он снова с ненавистью блеснул глазами, – вы никогда не поднимете головы. Об этом свидетельствуют Времена Скорби – чего тогда с вами только ни делали, а вы все терпели и ждали. Вы – не люди. Вы… — он снова не находил слов и замолк, обдумывая метафору.
Я глотнул еще раз, снова со звуком, думая, этот этой вежливый жест заставит его немного успокоиться и перейти к делу. — Вы – вода! – крикнул он. – Вы не люди, вы – вода. Схватишь вас, попробуешь удержать, а вы просачиваетесь сквозь пальцы. Я оскорбляю тебя. Почему ты меня не ударишь? Почему продолжаешь пить чай с человеком, который тебя оскорбляет? Я пожал плечами. Поскольку он явно ждал ответа, я выдавил из себя: — Мне интересно вас слушать, – я сказал это без всякого вызова, просто чтобы дать понять, что драться я с ним не собираюсь. Сложно придумать что-то более глупое, чем влезть в драку с генералом триад на территории, которую они же и контролируют? Но мой собеседник услышал в этом ответе больше запала и достоинства, чем я вкладывал. — Вот это – именно то, о чем я говорю! Это и есть вода! «Мне интересно вас слушать!» Воду невозможно уничтожить! Стреляй в нее, режь ее – она останется водой. Даже если выпарить ее, как вас выпарили в советское время, вы все равно выпадете дождем и останетесь водой. Немцы, русские, советы, китайцы – все пробовали с вами бороться. Уничтожили лучших. Думали, что победили! А воде не нужны герои. Сопротивление воды – сама ее природа.
Он налил мне еще кипятка с жасминовым ароматом и сказал, на этот раз – вежливо и спокойно: — Мое имя Чу Линь. Я четыреста тридцать два[16], моя позиция — Мастер благовоний в братстве «Светлый путь», которое контролирует Минск. — «Светлый путь?» — переспросил я и хмыкнул. — Да, «Светлый путь». А что? — Да просто странно звучит для тутэйшего уха. Как название… — я хотел сказать, «как название колхоза», но понял, что после такой фразы могу погибнуть на месте, – как название населенного пункта. — Да, «Светлый путь». Мы одна из древнейших триад Гонконга. Здесь же нам сначала противостояли «Красные драконы» из Тайваня, но они проиграли войну и ушли с этой территории. Это – наша земля, – последнее он произнес очень веско. Ну да, с этим не поспоришь. Конечно, это их земля. Не наша же. — Но за что я удостоился встречи с Мастером благовоний? – спросил я, продемонстрировав знания, почерпнутые из одного глянцевого журнала. – Вы предложите мне выпить вина, смешанного с кровью у статуи Guan Yu, принести клятву «синего фонаря»[17], а потом пройти под аркой из сабель?