Оркестр смолк.
— Да не хватайся ты за меня, козел вонючий! — шипела с пола взбешенная именинница.
За несъеденные шашлыки, недопитую водку и пиво Игорю пришлось уплатить почти все оставшиеся у него деньги.
— Поимел зрелую женщину? — спросил он с укором. — Без гроша неудобно сидеть на шее у тетки. Завтра придется отваливать обратно.
— А что я имею против? Там собаки голодные, им гулять нужно… — ответил Юлик. И вдруг сообщил: — Ее не проняло начало поэмы о море. Неудачное вышло начало…
Придя к тетке, он выдрал исписанные листки из блокнота, изодрал в клочки.
Ранним утром они пришли на пляж прощаться с морем. Юлик опять бегал вдоль прибоя, торопливо собирал гальку и прятал ее в рюкзак.
— Зачем тебе эти булыжники?
— Увезу в Воркуту. На память.
Мало того, он выдавил из своей поршневой авторучки чернила и набрал в нее морокой воды.
— Море нужно писать морем!
Но в еще большее замешательство пришел Игорь, когда, проходя по набережной и заметив толпящихся в задах павильона «Бульоны» бродячих псов, он увидел, как Юлик устре- милея туда и вернулся с тремя большими костями, хранящими следы говяжьего мяса.
— Гениальная мысль! — бормотал Юлик и запихивал кости внутрь тяжелого от гальки рюкзака. — Сразу, как вернусь, сварю супец себе и животным. Директор «Бульонов» чуть не убил, когда застукал. Ничего! Я еще вернусь. Прощай, море! …Поезд подъезжал к Москве. Уже мелькали за окном вагона платформы дачных поселков. Скоро должна была показаться и платформа Мичуринец.
— А зачем мне ехать с тобой на Киевский вокзал, потом возвращаться на электричке?
Этот суматошный малый так надоел Игорю, что он не стал особенно отговаривать Юлика от опасной затеи.
Открыв заднюю дверь вагона, безумец с рюкзаком за спиной дожидался того момента, когда покажутся знакомые дачки.
— Вечером сбегай на станцию, позвони мне из автомата! — крикнул на прощание Игорь.
Последнее, что он увидел, — как Юлик катится вниз по откосу насыпи.
Но тот не позвонил.
…Патруль железнодорожной милиции задержал его почти сразу после приземления. Нарушителя, покрытого синяками, привели в отделение. Дежурный сержант–украинец потребовал документы. Никаких документов у задержанного не оказалось. При обыске в карманах брюк ничего, кроме авторучки и пустого блокнота не нашли. Тогда сержант встал из‑за стола, принялся собственноручно потрошить рюкзак.
Пованивающие тухлятиной огромные кости, груда камней …
— Что это такое?
— На память о море, — ответил Юлик.
— А кости чьи? Признавайся, гад, кого убил?! — Сержант сел за стол, начал было снова перелистывать блокнот и обратил внимание на вдавлины, оставшиеся на первой странице от какого‑то уничтоженного текста.
Он взял авторучку Юлика, открутил колпачок, принялся обводить слабые следы какой‑то шифровки, как ему показалось. Но авторучка оказалась наполненной какой‑то прозрачной жидкостью.
— Ага! Симпатические чернила! — сержант решил, что сама судьба послала ему этого шпиона и убийцу. Он мечтал о повышении по службе.
Сержант взял остро отточенный карандаш. Принялся обводить вмятины на странице блокнота. Ему пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем перед глазами возникли строки: «На горизонта веревке сохнет морская синь»…
Сержант перевел взгляд на кости, камни, скорчившуюся на табурете жалкую фигурку, гаркнул:
— Забирай все свое дерьмо и вон отсюда! Сизый френик!
Он хотел сказать— шизофреник.
Ни о чем этом Игорь не узнал. Через несколько дней отец сообщил ему, что сослуживец вернулся, рассчитался с Юли- ком и попросил его съехать с дачи.
А в июле позвонила из Ялты тетка. Рассказала, что прочла в городской газете заметку с фотографией неопознанного трупа, найденного за павильоном «Бульоны». У трупа был проломлен висок.
На фото она узнала Юлика.
Симона
Вечером в итальянском городке Руво ди Пулия идет дождь. Первый за лето.
Струи драгоценно сверкают в свете неоновых фонарей, окружающих старинную площадь. Пусто, глухо. Ни одной автомашины, ни одного прохожего.
Четырнадцатилетняя Симона, укрытая от дождя изъеденной временем античной аркой, недвижно стоит под раскрытым зонтом. Некому посмотреть на фиолетовый зонт, который подарила ей бабушка еще весной, в день окончания восьмилетней школы. С тех пор не было случая показаться с подарком. Не было дождей.
Оказывается, дождь— это очень красиво. Но никто не видит, как струи омывают кроны платанов и кипарисов, не слышит, как словно по клавишам бьет вода по древней брусчатке, отчего по всей площади взметаются тысячи звонких фонтанчиков.