— Я путаюсь в передачах.
— Лучший способ умереть молодым и красивым.
— Все равно, это уже неважно. Можно считать, что меня уже нет в живых.
— Не торопись.
— Вы можете это обещать?
— Могу.
— Почему вы говорите так уверенно?
— Потому что я найду этого Кондо Исами до того, как он найдет меня. Я разрежу его на куски и скормлю воронью.
Глава 22
ОСТРИЕ
Она не была лучшей, но определенно очень быстрой. И мужества ей было не занимать. Боб наблюдал за ней со второго ряда. Все происходило далеко на западной окраине, за пределами той зоны, где англоговорящий турист мог рассчитывать на радушную встречу. Здесь никто не брал на себя труд переводить богатым гайдзинам; люди жили, работали и умирали, не думая об Америке. Поэтому перетяжка под потолком над залитым ярким светом татами оставалась без перевода, но Боб рассудил, что цепочка красных иероглифов означает что-нибудь вроде: «Десятое ежегодное первенство префектуры Канагава по фехтованию на мечах среди женщин». Дело происходило в школьном спортивном зале, похожем на тот, в котором сам Боб играл в баскетбол лет тысячу назад. Щиты с корзинами были отодвинуты к стенам и подняты вверх. Резкое безжалостное освещение выхватывало фигуры спортсменок, стремительно мелькающих но площадке и размахивающих мечами.
В основном это были совсем молоденькие девушки. Среди них встречались женщины постарше. Публика наблюдала за происходящим с таким же напряжением, с каким следят за ходом баскетбольного матча на первенство округа родители спортсменов. Первый круг женщина прошла легко, во втором у нее возникли кое-какие сложности, и в полуфинале она уступила в упорной борьбе пятнадцатилетнему дарованию, которое двигалось по площадке настолько быстро, что молния в сравнении с ним казалась ленивой и медлительной. Но Сьюзен Окада оказала достойное сопротивление. Она отражала выпады соперницы, стараясь нанести удар сама, отступала под натиском, затем снова двигалась вперед, уворачивалась, рубила — и все же проиграла. Она пропустила два или три хлестких удара по маске, от которых у нее должно было зазвенеть в голове. Меч синай представляет собой лишь расщепленные бамбуковые палки, скрепленные вместе шпагатом, — оружие внешне довольно грозное, но на самом деле вполне безобидное. И все же удары наносились с такой силой и быстротой, что Сьюзен Окада ощущала нечто сравнимое с хорошей оплеухой резиновой дубинкой.
Когда поединок завершился, она поклонилась своей юной сопернице, поклонилась судье, поклонилась некоему алтарю или божеству фехтования, расположенному сбоку под портретами двух престарелых японцев и изречением, выведенным иероглифами, дошла до своего места в первом ряду и рухнула на сиденье. Боб ждал: приятель? Нет. Муж? Нет. Подруги с работы? Нет. Никого. Она пришла сюда совсем одна.
Весь перерыв Сьюзен Окада просидела неподвижно, уставившись перед собой, по-прежнему босая, с полотенцем вокруг шеи. Сейчас в ней не было ничего женственного. Она выглядела так, как выглядит спортсмен-любитель, потерпевший поражение: усталая, но втайне довольная своим выступлением, еще не готовая покинуть мир спорта и вернуться в реальный мир, где понятия победы и поражения определяются не так четко.
Боб спустился на первый ряд и сел за одно место от нее. Она его не заметила.
— Мисс Окада, вы чертовски хорошо машете палкой.
— Свэггер. Я так и подумала, что это вы.
— Собственной персоной, полный жизненных сил и переполненный злостью.
— Господи, как вам удалось вернуться в Японию? Вы значитесь в списке нежелательных персон, а японцы подобных ошибок не допускают.
— У меня есть кое-какие друзья. Они снабдили меня очень хорошими документами.
— Вы хоть представляете себе, что вам грозит?
— Все предостерегают меня в один голос, что я загремлю по полной.
— За решеткой вам придется ой как несладко.
— Ну, сначала меня еще нужно поймать.
— Если это произойдет, я вам ничем не смогу помочь. Вы нарушили японские законы, приятель, так что в дерьме по самые уши. Вы всецело у них в руках, и вам придется отвечать. Посольство преспокойно умоет руки. У нас не будет выбора. Таковы здешние законы, и мы должны их уважать.
— Просто не зовите полицию, больше я ни о чем не прошу. Кстати, похоже, вы быстро обучились искусству фехтования. Смотрелись вы очень неплохо. Я не шучу. Мне бы не хотелось вызвать ваш гнев, когда у вас в руках будет настоящий меч. Вы нашинкуете меня, словно капусту.
— Свэггер, это очень опасно.
— Позвольте угостить вас пивом. Кажется, вам оно сейчас совсем не помешает, после того как вам хорошенько надавала пятнадцатилетняя девчонка. Черт побери, терпеть не могу, когда такое происходит. Здесь где-нибудь поблизости наверняка должно быть подходящее местечко.
— Я иду в душ. Расскажете мне, чем все кончится.
— Наши победят, как в самурайских фильмах.
— Да нет, здесь. Я хочу узнать, как далеко пойдет та маленькая сучка, которая меня вздрючила.
Состязания продолжились, и «маленькая сучка» беспощадно отметелила следующую соперницу.
В нескольких кварталах оттуда находился бар для рабочих, где было так темно и тихо, что никто не обратил внимания на высокого европейца. Большинство посетителей сидели, растворяя действительность в больших жестяных бочонках пива и тупо уставившись в телевизор, по которому передавали состязания по сумо. Боб и Сьюзен проскользнули в зал, нашли свободный столик в дальнем углу и возблагодарили Господа за то, что сегодня вечером нет караоке. Наконец подошел официант, и они заказали пиво для маленькой дамы и кока-колу для высокого белого господина.
— Почему ты занялась фехтованием?
— Мой отец был чемпионом по фехтованию много лет назад, до того как отправился в Штаты учиться в медицинском колледже. Так что, наверное, это у меня в крови. К тому же по долгу службы мне приходится встречаться с этими людьми, понимать их, поставлять пищу для серьезных аналитиков, если, конечно, у меня остается время после вызволения пьяных американцев из полицейских участков Кабукичо. А фехтование как нельзя лучше подходит для этой цели.
— Конечно, меня это нисколько не касается, но ни приятеля, ни мужа, ни…
— Тебя это нисколько не касается. У меня есть карьера. Пока что этого достаточно. Свэггер, что тебе от меня нужно?
— У меня в повестке дня два вопроса, и мне нужна твоя помощь.
— Ты загоняешь меня в угол. Мой долг заключается в том, чтобы выдать тебя властям, договориться с японцами и забрать тебя отсюда до того, как ты успеешь наделать дел и впутаться в серьезные неприятности. Я должна так поступить. И тут нет ничего личного. На мой взгляд, ты вполне порядочный человек. Но есть такая вещь — долг.
— Я знаю, что такое долг.
— Мне это известно. Я внимательно изучила твое личное дело. Ты оставил во Вьетнаме все. Я это понимаю, уважаю, я тронута. Но я не могу позволить тебе вляпаться в беду, не могу допустить, чтобы ты здесь навредил своей родине. Это ты понимаешь?
— Понимаю. Но позволь сначала кое-что тебе рассказать. А уж потом ты сама решишь, что делать.
— О, не сомневаюсь, это будет что-то интересное.
Боб рассказал все, что ему удалось узнать, поделился своими предположениями и тем, куда они его привели, опустив только тайное соглашение с 4-м батальоном японских сил самообороны. Закончил он рассказом о приключении на мотоцикле и признании полицейского из Нариты.
Сьюзен Окада молчала.
— Не знаю, — наконец сказала она. — Быть может, он сказал это только для того, чтобы задобрить тебя. Ты ведь чуть не убил его, черт побери, уселся ему на грудь, словно бабуин, с формальной точки зрения совершил уже двадцать третье или какое там уголовное преступление, а поскольку он японец, он привык говорить уклончиво, вежливо, на пониженных тонах. Возможно, ты его так напугал, что он признался бы в чем угодно, лишь бы избавиться от тебя.
— Все может быть. Но откуда в таком случае ему известно о двух отличительных признаках меча? Я ему ничего не говорил. Он все знал. Так или иначе, это доказывает, что меч является не просто военным хламом, он имеет определенную ценность. А если он имеет ценность, все встает на свои места. Ты сама прекрасно знаешь, как японцы помешаны на мечах. Разговаривая с доктором Отовой, я чувствовал себя так, словно получил аудиенцию у Папы Римского. Здесь это все равно что религия.