Вот о чем перешептывались в барах и клубах. Похоже, со дня на день должна была разразиться война, и нешуточная, поскольку и у «Империала», и у «Сёгунат аудио-видео» имелись могущественные покровители. Не исключено, что, когда два порногиганта схлестнутся в схватке за будущее, улицы обагрятся кровью.
— Нет-нет. Пусть в порнобизнесе крутятся деньги якудзы, эти люди не любят переходить к клинкам. Огги скорее замучат друг друга судебными тяжбами, основанными на беспочвенных слухах. Нет, такие люди не убивают. Насмотревшись на кошечек, они сами стали слишком изнеженными и мягкими. Если человек — тряпка, он не видит смысла в том, чтобы отрезать кому-нибудь голову, особенно если после этого голову могут отрезать ему самому.
— Может быть, одна из сторон наняла этого Кондо, чтобы использовать его в качестве устрашения, намека на неприятности в будущем? — спросил Ник своего собеседника, знакомого следователя из Управления по борьбе с организованной преступностью.
— Кондо Исами выше такой мелочовки. Его стихия — точный, изящный удар. Он не пойдет по подворотням со всякой шпаной, словно одержимый срубая головы направо и налево. Это слишком тривиально. Кондо очень разборчив, он соглашается далеко не на каждое предложение. Только и всего. Он ни за что не свяжется с порнографией. Он старой закалки. Ему гораздо ближе все те пуритане, кто ненавидит Миву за миллионы, нажитые на порнухе.
— Хорошо, — сказал Ник, протягивая десять купюр по десять тысяч йен.
— Ого! — одобрительно произнес полицейский. — Щедрые чаевые. Надеюсь, ты никому не расскажешь о том, что говорил со мной?
— Можешь не сомневаться, — заверил его Ник. — Но ведь и ты никому не расскажешь о том, что я разговаривал с тобой?
— Неужели ты думаешь, что я хочу провести последние восемь секунд жизни, истекая кровью в подворотне?
Наконец остался один Кабукичо. Здесь Ника хорошо знали, здесь он был у всех на виду и от этого чувствовал себя уязвимым. Однако у него не было выбора. Он понимал, как это опасно. Кабукичо принадлежал Отани, а Кондо, несомненно, имел с Отани тесные связи. В Кабукичо слишком хорошо налажена связь; любой заданный им вопрос тотчас же дойдет до «ненужных» ушей.
Ник понимал, что ему следовало бы нанять кого-нибудь постороннего, кого-нибудь из другого города, от кого нельзя будет проследить путь к Нику Ямамото, к «Токийскому вестнику», к Кларку Кенту[24] токийской желтой прессы.
Но он не мог устоять перед соблазном. В нем взыграли журналистские гены. Он не мастер изящной словесности, он не стремится к власти, славе и деньгам, ему просто хочется узнать чуть больше и чуть раньше других. Вот что двигало Ником. Это такой экстаз — узнать что-то первым! Экстаз, не сравнимый с тем, что может дать «белая девочка». Вот почему Ник смог оторваться от нее сам, хотя и не имел ничего против того, чтобы время от времени заработать на ней доллар-другой. Как прекрасно это мгновение, когда тебе известно что-то такое, о чем не знает больше никто! Господи, какое же это наслаждение, восторг, кайф!
Ник начал осторожно, с тех, кто сам был такой мелочью, что не мог быть связан ни с чем крупным.
— Что тут у нас происходит? Я имею в виду какие-то перестановки. Один человек, выполнявший для Отани деликатную работу, сейчас работает на кого-то другого, на кого-то большого, со стороны. Ты ничего не слышал?
— Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду, но я никогда не произношу вслух это имя. Очень вредно для здоровья. Этот человек отрежет мне руку и заставит меня съесть все мои татуировки.
Ник ходил повсюду, пробовал все. «Пчела-матка», «С-М клуб», «Мистерия соблазна», «Мо-мо иро» — он побывал повсюду, переговорил со всеми: с проститутками, танцовщицами, трансвеститами, вышибалами, барменами, с какими-то китайцами, какими-то корейцами, какими-то африканцами, с мошенниками, карманниками и так далее.
Ничего. Ничего.
Именно это «ничего» и завораживало Ника. Обычно что-нибудь да есть. К тому времени разговоры о грядущих перевыборах президента ВЯВО и последствиях этого события для противостояния «Империала» и «Сёгунат аудио-видео» стали настолько громкими, что ни о чем другом больше не говорили. Казалось, на все каналы распространения слухов в Кабукичо положили тяжелую наковальню. И вдруг… О, это была такая мелочь. Ничто. Шелест листа, гонимого ветром.
Ник сидел в небольшом клубе, закрытом для посторонних. Было так поздно, что стало уже рано. Здесь любимым напитком было виски, любимой музыкой — блюз, а любимой атмосферой — табачный дым. Сквозь густые клубы с трудом просвечивали голубоватые лампы освещения. Опрокинув стаканчик виски с содовой, Ник повернулся к бармену и сказал:
— Еще один мне, и еще один Папаше.
Папаша работал вышибалой в «Пин-Пине», особом клубе, в котором удовлетворялись любые фантазии японских мужчин, в том числе мечты о молоденьких учительницах, стюардессах и деловых леди. Там имелось даже отдельное помещение, оформленное как вагон метро и предназначенное для тех, кто не мог — просто не мог — обойтись без соответствующих образов. Но даже в этом царстве мечты, ставшей явью, время от времени случались неприятности, и в этих случаях требовались услуги расторопного здоровяка с сильными руками. Коронным номером Папаши был «нежный тычок» — сильнейший удар под ребра, после которого чересчур любвеобильный посетитель заведения мгновенно сдувался; удар, не оставляющий ни синяков, ни ссадин, ничего, кроме всепоглощающей боли.
— Я тебе этого не говорил, — сказал мастер «нежных тычков».
— Да, да, да.
— Клянись именем Господа, что я тебе это не говорил.
— Клянусь именем Господа, дважды.
— У меня есть одна шлюха. Она наполовину кореянка, присматривает за девочками в одном заведении. Крутая девочка. Смазливая, но очень крутая.
— Да.
— Она говорит, все кореянки, работающие в секс-услугах, встревожены, потому что одна из них пропала несколько недель назад.
— Я ничего не слышал.
— То-то и оно: никто ничего не слышал. Просто сегодня она была, а назавтра исчезла. Но вот что известно моей подружке — об этом не знает больше никто, да и она сама догадалась, что к чему, только хорошенько поразмыслив. На следующее утро по дороге на работу она встретила одного типа по имени Нии. Сам он из мелкой шпаны, но ему каким-то образом удалось устроиться в приличную банду и уйти с улицы.
— Нии.
— Нии. Она увидела, как он, пошатываясь, вываливается из бара, где, судя по всему, проторчал несколько часов, заходит за угол и блюет. Его выворачивает наизнанку. Так вот, моя девчонка клянется, что, когда Нии согнулся пополам, его куртка распахнулась и стало видно, что вся нижняя половина его белой рубашки пропитана насквозь чем-то алым.
— О боже…
— Как будто он побывал в кровавой бойне. Так кого же искромсал Нии? Ту самую женщину? Зачем ему понадобилось рубить на части какую-то ничтожную кореянку, а потом прятать ее тело?
24
Персонаж комиксов, а затем и фильмов о Супермене, обычный, ничем не примечательный человек, за обликом которого скрывается Супермен.