— А как насчет четвертого варианта? — спросил Боб.
— Никакого четвертого варианта нет.
— Вариант номер четыре: ты отправляешь своих громил обратно в клетку. Мы работаем дальше. Мне нужно еще всего два дня. Мы с Кондо Исами встречаемся в полночь на безлюдной улице в Асакусе. Твои четверо ребят из корейского спецназа обеспечивают меры безопасности, поэтому нам никто не мешает. Мы с Кондо сражаемся.
— Это как раз то, чего я стараюсь не допустить. Он тебя убьет.
— Может быть. А может быть, я его убью. В первом случае ты осуществляешь свой план. Если произойдет второе, ты опять же осуществляешь свой план. Быть может, японцам в конце концов удастся завалить Юичи Миву, а с ним и Кондо Исами, быть может, нет. Но главное, человек, убивший Филиппа Яно и его семью, умрет. Свершится правосудие. Или умрет тот, кто попытается свершить правосудие. Он потерпел неудачу, но, по крайней мере, он пытался. Один человек назвал это «Благородством в неудаче». Вот мир, в котором я предпочитаю жить и умереть.
— Нет. Ничего этого не будет. Все уже решено. Мы не можем допустить, чтобы американский гражданин, склонный к насилию и представляющий опасность для общества, вступал в противозаконные отношения с японскими преступниками, причем так, что за этим невозможно проследить и все это в любой момент может взорваться, превращаясь в грандиозный скандал, катастрофу, смерть, анархию, унижение. Нам нужно поддерживать хорошие отношения с японцами, их сотрудничество необходимо в гораздо более значительных сражениях. Сейчас идет война, если ты забыл.
— Филипп Яно не забыл. В этой войне он лишился глаза и своей карьеры.
— То, что произошло с Филиппом Яно и его семьей, — это страшная трагедия. Однако наш жестокий, порочный мир полон страшных трагедий, и далеко не за каждую из них можно воздать по заслугам виновным. Есть вещи, имеющие большее значение, например государственная безопасность, хорошие отношения между союзниками, искренность в этих отношениях и много еще подобных вопросов, которые решаются теми, кто видит общую картину и живет с грузом такой ответственности, какую мы с тобой не можем даже представить.
— И какова тут точка зрения Окады-сан? Я слышу голос Государственного департамента, но не слышу голос Сьюзен Окады.
— Окада-сан — самурай. Она работает на своего даймё, большого господина. Живет, чтобы ему служить. И этим все сказано. Окада-сан подчиняется своему даймё. Она смирилась с этим много лет назад. Ее чувства являются ее личным делом и больше никого не касаются. На первом месте стоит долг. А теперь, Свэггер, будь добр, доедай своего чертова цыпленка и иди вместе со мной. По-тихому. Так будет лучше. Другого пути нет.
— Ты дамочка крутая, Окада-сан, этого у тебя не отнять. Ничего лишнего. Профессионал до мозга костей. Ты точно не служила в морской пехоте?
— Если тебе от этого будет легче, такой конец меня нисколько не устраивает. То, что ты совершил… в общем, ничего подобного я еще никогда не видела. Но — это все не имеет значения. Я самурай. Я подчиняюсь своему даймё. А теперь нам пора…
Вдруг откуда-то снизу раздался странный звук.
— Проклятье, — выругалась Сьюзен.
Нагнувшись, она подняла с пола зеленую сумочку от Кейт Спейд и выудила из нее надоедливо жужжащий сотовый телефон.
— Твой даймё хочет узнать последние новости.
— Это какой-то другой номер.
Сьюзен раскрыла телефон.
— Да… Понимаю… Нет-нет, вы поступили совершенно правильно… И когда?.. Хорошо, спасибо… Не знаю. Просто не знаю… Нет, не звоните… Не знаю, мне нужно подумать. Но если вы позвоните, это лишь создаст еще больше проблем.
Захлопнув аппарат, она убрала его в сумочку.
— Что ж, — сказал Боб, — пошли в машину. Давай поскорее покончим с этим.
— Нет, — остановила его Сьюзен. — Все изменилось.
В ее глазах он увидел нечто похожее на наворачивающиеся слезы. Даже непроницаемая маска закаленного воина чуть дрогнула. Сосредоточенная серьезность уступила место чему-то более мрачному, более печальному и трагичному.
— Это звонила сестра Каролина из больницы. Туда только что ворвались вооруженные люди. Они похитили Мико Яно.
Глава 34
ЗАХВАТ
Девочка по-прежнему никак не могла разобраться в происходящем. Она была в гостях у своей подружки Бенни, у них была вечеринка, они играли в лошадок, а затем смотрели кино про смешных зеленых человечков, живущих в лесу, и хихикали всю ночь, вспоминая его. А на следующий день два странных дяди и одна странная тетя отвезли ее сюда, где полно монашек и медсестер и все суетятся и куда-то спешат. Девочка чувствовала себя здесь чужой, но ей некуда было идти.
Конечно, она понимала: что-то случилось. Одна из монашек отвела ее в часовню и наконец рассказала о пожаре и о том, что теперь мама, папа, Реймонд, Джон и Томоэ на небе, вместе с Богом. Все это было хорошо, но девочке хотелось знать:
— Когда я их снова увижу?
— Милая малышка, боюсь, ты ничего не понимаешь. Давай снова помолимся.
Проходили дни, затем недели. Каждый раз, когда в комнату кто-то заходил, девочка вскидывала голову и смотрела в ту сторону, ощущая прилив радости и надежды: «Мама? Папа?»
Но это была лишь одна из монашек.
Девочку переодели в странный наряд. Игрушки были унылые и потрепанные, многие сломанные. Остальные дети сторонились ее, как будто она была заразной. Ей было так одиноко.
— Мама?
— Нет, дорогая, ты должна понять. Мама и папа улетели на небо, чтобы быть с Господом Богом. Он позвал их к себе. Им там хорошо.
В мыслях девочка видела только одно лицо, приносившее ей хоть какое-то утешение. Оно было из замечательного фильма, который ей очень понравился, про маленькую девочку и трех ее друзей, вступивших в схватку со злой колдуньей. Одним из этих друзей был высокий, сверкающий серебром человек с большим топором. Его звали Железный Дровосек. Девочка была в восторге от Железного Дровосека. Но ведь он был не только в телевизоре, но и в жизни. Мысленно девочка связывала его со своим отцом, потому что впервые увидела его рядом с папой. Она сразу же почувствовала, что он очень добрый. Девочка помнила, как он был у них дома, чувствовала, что ее отец относился к нему хорошо и он, в свою очередь, хорошо относился к ее отцу. Ничего определенного она сказать не смогла бы, но это ощущалось по движениям, по интонациям, по смеху. Железный Дровосек. Девочка не сомневалась, что он очень хороший человек. Даже если мамы, папы, сестры и братьев больше нет, остался еще Железный Дровосек. Он снился ей каждую ночь. Быть может, Железный Дровосек спасет ее, вызволит отсюда. Все мысли о Железном Дровосеке были проникнуты надеждой.
Но девочка начала писаться в постель, и это вызывало недовольство монашек и нянек. Они старались скрыть свое раздражение, но ребенок прекрасно чувствует малейшие нюансы выражения лица, интонации, жеста — и девочка поняла, что чем-то сильно провинилась. Это ее огорчило. Она ничего не могла с собой поделать. Ей было очень стыдно, потому что личная гигиена (девочка не знала этих слов, она думала про себя так: «быть чистой и свежей») имеет столь важное значение; мама старательно приучала ее к этому, и вот она стала такой грязнулей. Монашки были разочарованы. Никто не повышал голос, не наказывал девочку, не поднимал на нее руку, и все же это было тяжкой ношей.
Девочка не могла сказать, когда она начала кричать во сне. Но через какое-то время ей уже казалось, что крики были всегда. Она понятия не имела, откуда все это взялось, но по ночам — не каждую ночь, а иногда, — когда она лежала в кровати одна, в темноте, и спала, а может быть, не спала, ей вдруг начинали слышаться крики.