Тупые грузовые роботы заносили бесконечные ящики с закуской и выпивкой. На ящиках торчали имперские гербы — явно из крейсеров, севших на равнине. Роботы ставили ящики в угол, где их тут же потрошили десантники, устраивая импровизированные фуршеты. Один расшалившийся вертлявый парень повязал имперскую ленту на плечо робота. Робот вышел с этой лентой, и вскоре зашел с новым ящиком. И снова вышел. Когда он вошел третий раз, его заметили. Высокий имперец, судя по нашивкам — капрал, догнал робота и выключил его. Робот замер с ящиком в руке. На стальном плечевом поршне топорщилась имперская лента.
— Какой предатель посмел сделать это? — громко спросил капрал.
Его не расслышали в общей суматохе. И тогда капрал вынул бластер, поставил огонь на минимум и дал залп в потолок. По вентиляционной шахте дохнуло раскаленной известкой, Томаш на миг зажмурился. Когда он открыл глаза снова, в столовой царила гробовая тишина.
— Кто?! Это?! Сделал?! — громко отчеканил капрал, обводя зал налитыми кровью глазами. — Кто посмел повесить на робота геральдическую ленту Великой Империи? Ленту, которую имеют право надевать лишь бойцы Империи, верные слуги Императора? Ленту, за которую проливали кровь наши отцы, наши деды и прадеды?
Зал молчал.
— Сегодня-я-я, — бушевал капрал, яростно растягивая слова. — Мы пр-р-разнуем победу-у-у! Победу над вр-р-рагом Империи, собакой Грабовски! Мы захватили гадолиниевый рудник, который так необходим Империи для новых катодных пушек и реакторных блоков! И эту нашу победу! — голос капрала гремел. — Эту великую победу! Посмел оскорбить враг! Он здесь, он среди нас!
Капрал ткнул раструбом бластера прямо в сторону Томаша, и тот вздрогнул, хотя капрал явно имел в виду не его.
— Этот враг! — продолжал капрал, тыкая бластером во все стороны. — Захотел оскорбить Империю! Оскорбить доблесть! Оскорбить символ! Он надел ленту Империи, ленту победы на робота! На тупого железного робота с куцей памятью и грязными клешнями! Что он хотел сказать этим?! Что мы — роботы? Что знаки нашей доблести — пустая игрушка, которую можно окунать в грязь, вешать на рабов, вытирать задницу?! Пусть эта грязная трусливая собака сделает шаг вперед и…
— Да ладно, тебе, Эфан, — послышался бас, и кто-то опустил руку на плечо капрала.
— Что ты мне — ладно?! — взревел капрал, скидывая руку. — Что — ладно?! Это ты сделал?! Ты?!
— Да успокойся, Эфан, — заговорили со всех сторон. — Что ты завелся-то, в самом деле? Ну, какой-то дурак повесил какую-то ленту…
— Не какую-то, а ленту Империи! — надрывался Эфан. — И не дурак, а подлец! Подлец в наших рядах! А это хуже врага! Пусть он выйдет! Пусть эта трусливая собака признается! Мы сразимся один на один! Давай! Выходи!
Ряды расступились, и вперед пробился здоровенный парень в лихо скошенной зеленой треуголке. Он на ходу закатывал рукава комбинезона, обнажая могучие руки.
— Ну, я это сделал! — рявкнул он.
Томаш знал, что это сделал не он.
Эфан поднял раструб бластера, и лицо его исказилось.
— Ты сделал?! — зловеще повторил он. — Ты, Дельвиг?
— Брось пушку и ответь как мужчина, — пробасил верзила. — Ты хотел сразиться, Эфан? Или ты трус?
Но Эфан не спешил расставаться с бластером.
— Так это сделал ты… — он прищурился, а затем вовсе прикрыл один глаз, поднимая бластер. — Так получи же, поганая собака…
Неизвестно, чем бы это кончилось, но дверь распахнулась и на пороге в сопровождении парней в тигровых повязках показалась высокопоставленная персона. На вид этому человеку было не больше сорока лет, был он одет в мундир имперского ко-адмирала, слегка напоминавший расшитый золотом халат, а один глаз его закрывала повязка тигровой расцветки.
— Отставить дебош! — холодно произнес он. — Всем сесть. Сюда идет его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус.
— Да здравствует его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус! — разом отчеканили сотни глоток.
Настала тишина, ко-адмирал кратко махнул ладонью, приветствуя, и словно по команде вытянулись тигровые повязки:
— Славься, его сиятельство ко-адмирал Санчес Диего Хуан Мигель Фернандес! — заорали они. — Слава! Слава! Слава! Вечная слава! Слава! Слава! Вечная слава!
Их было меньше, но орали они дольше. Ко-адмирал гордо прошел по залу и сел у дальней стены — там, где столики стояли на небольшом возвышении. Тут же все тигровые повязки перебрались к нему. Их действительно оказалось почти впятеро меньше, но выглядели они гордецами. Зеленые треуголки смотрели на них очень неодобрительно. Даже не на них — а чуть выше. Томаш пошевелился, чуть отполз и снова приник к щели, скосив глаза — теперь ему целиком стал виден дальний конец зала и стена. На этой стене красовался огромный летящий тигр, растопыривший лапы в прыжке. Томаш мог поклясться, что еще утром его здесь не было.